Монах

– Ты случайно проник в тайну, которую я не открыла бы ни за что до своего смертного часа: да, Амброзио, Матильда де Вильянегас – оригинал твоей любимой Мадонны. Вскоре после того, как мною овладела эта злосчастная страсть, я задумала передать тебе свое изображение. Толпы воздыхателей убедили меня, что я достаточно красива, и мне не терпелось узнать, как это подействует на тебя. Я заказала свой портрет Мартину Галуппи, знаменитому венецианцу, жившему тогда в Мадриде. Он прекрасно передал сходство, и я отправила картину как бы на продажу в аббатство капуцинов; торговец, у которого ты купил ее, был моим посланцем.

Суди же, как я ликовала, когда он рассказал, что ты смотрел на нее с восторгом и даже с обожанием, что ты повесил картину у себя в келье и молишься только перед нею! Может, это открытие избавит меня от подозрений? Изо дня в день я слушала, как ты возносишь хвалы моему портрету. Я видела, какое восхищение вызывает у тебя моя красота; и все же я не позволила себе обратить против твоей добродетели оружие, которым ты сам меня снабдил. Я скрыла свое лицо, уже вызвавшее твою безотчетную любовь. Привлечь тебя усердием в религиозных обязанностях, убедить в том, что душа моя добродетельна и привязанность к тебе чиста, – такова была моя единственная цель. Мне это удалось; и если бы ты не заставлял меня раскрыть секрет, если бы я так не мучилась из-за боязни разоблачения, ты и впредь знал бы меня как Розарио. Но ты по-прежнему намерен изгнать меня? Неужели не дано мне провести немногие оставшиеся дни жизни рядом с тобою? Говори же, Амброзио, и позволь мне остаться!

Долгая речь девушки дала аббату время собраться с мыслями. Он понял, что в нынешнем своем состоянии не сможет избавиться от чар этой женщины, если не отошлет ее прочь.

– Ты так сильно удивила меня, – сказал он, – что я сейчас не способен дать ответ. Не настаивай, Матильда; оставь меня, мне нужно побыть одному.

– Повинуюсь. Но обещай, что не заставишь меня покинуть аббатство немедленно.

– Матильда, подумай о последствиях! Наша разлука неминуема.

– Но не сегодня, отец! О, сжалься, не сегодня!

– Ты слишком настойчива; но я не могу противиться такой просьбе. Я позволю тебе остаться на некоторое время, чтобы как-то подготовить братьев к твоему уходу; даю тебе два дня, но на третий… – Тут он невольно вздохнул. – Помни, на третий день мы должны будем расстаться навсегда!

Она радостно схватила его руку и прижалась к ней губами.

– На третий! – воскликнула она торжественно, с оттенком безумия. – Вы правы, отец, вы правы! На третий день мы должны будем расстаться навсегда!

Взгляд ее в этот момент был так ужасен, что сердце монаха заныло от зловещего предчувствия. Она еще раз поцеловала его руку и стремглав выбежала из кельи.

Оставшись один, Амброзио вновь стал добычей сотни противоречивых чувств. Наконец привязанность к мнимому Розарио и природная пылкость темперамента одержали верх, когда на помощь им пришла основная черта его характера: самонадеянность. Монах подумал, что победить искушение – гораздо большая заслуга, чем избегать, а значит, ему следует скорее радоваться представившемуся случаю доказать твердость своей добродетели. Святой Антоний устоял перед соблазном, почему бы и ему не устоять? Кроме того, святого Антония испытывал сам дьявол, а опасность для Амброзио исходила от простой смертной женщины, боязливой и скромной, которая желала ему устоять ничуть не меньше, чем он сам.

– Да, – сказал он, – пусть эта несчастная останется; у меня нет причин бояться ее: даже если я окажусь слаб перед искушением, меня поддержит невинность Матильды.

Амброзио еще предстояло узнать, что для неопытного сердца порок намного опаснее, если он прячется под маской добродетели.

Между тем самочувствие аббата окончательно улучшилось, и когда отец Пабло навестил его снова поздно вечером, тот сумел уговорить лекаря, что на следующий день выйдет из кельи. Матильда появилась вечером лишь вместе с другими монахами, пришедшими осведомиться о здоровье аббата. Она, видимо, побоялась остаться с ним наедине и провела в его комнате всего несколько минут.

Спал монах крепко, но сны предыдущей ночи повторились, сладострастные ощущения стали еще острее и приятнее; те же возбуждающие видения посетили его: Матильда, блистающая красотой, теплая, нежная, роскошная, тесно прижималась к нему и осыпала жаркими ласками. Он отвечал ей тем же и столь же усердно; и уже почти достиг вершины блаженства, как вдруг лукавый образ исчез, оставив его во власти мучений стыда и разочарования.

Настало утро. Усталый, измученный и истощенный дразнящими снами, он не захотел подниматься с постели и первый раз в жизни позволил себе пропустить заутреню. Встал он поздно и в течение дня не имел возможности поговорить с Матильдой без свидетелей: в его келье толпились монахи, жаждущие выказать свое беспокойство по поводу его здоровья; он еще не выслушал всех, кто спешил поздравить его с выздоровлением, когда колокол призвал братию в трапезную.