Монах

После обеда монахи разошлись кто куда – в тенистые уголки сада, под сень деревьев или в какой-нибудь из гротов, чтобы там провести часы сиесты. Аббат направился к «убежищу отшельника», взглядом пригласив Матильду сопровождать его; она подчинилась. Не нарушая молчания, они вошли в грот и сели; обоих сковывала неловкость, и оба явно не хотели начинать разговор. Наконец аббат заговорил, избрав безопасную общую тему, и Матильда подхватила ее, стараясь, чтобы он забыл, что рядом с ним сидит не Розарио. Оба не рискнули, да и не хотели затрагивать предмет, который сильнее всего заботил их.

Попытки Матильды казаться веселой были явно вымученными; душу ее тяготила тревога, голос звучал тихо и слабо; ей, видимо, хотелось закончить этот ненужный разговор; наконец, сославшись на недомогание, она попросила Амброзио отпустить ее. Он проводил ее до двери кельи и там сообщил, что согласен и впредь проводить с нею часы отдыха, когда она пожелает.

Матильда не проявила никакой радости, услышав это, хотя вчера так добивалась разрешения.

– Увы, отец, – сказала она, печально покачав головой, – ваша доброта запоздала. Судьба моя определена, мы должны расстаться; но поверьте, я благодарна вам за сочувствие к несчастной, столь мало его заслуживающей.

Она приложила платок к глазам; капюшон слегка сдвинулся, и Амброзио заметил, что девушка бледна, а глаза ее запали и веки отяжелели.

– Добрый боже! – ахнул он. – Ты серьезно больна, Матильда; я сейчас же позову к тебе отца Пабло.

– Не нужно! Да, я больна, но он мой недуг не излечит. Прощайте, отец! Помяните меня завтра в своих молитвах, а я буду вспоминать вас на небесах.

Она вошла в келью и закрыла дверь.

Аббат немедля направил к ней лекаря и нетерпеливо дожидался его отчета; но отец Пабло вскоре вернулся и доложил, что потерпел неудачу: Розарио отказался даже впустить его и отклонил предложенную помощь. Амброзио встревожился не на шутку, но решил, что на эту ночь Матильду нужно оставить в покое; если к утру ее состояние не улучшится, он все-таки настоит на том, чтобы она посоветовалась с отцом Пабло.

Спать ему не хотелось; он отворил окно и долго глядел, как играют лунные лучи со струями ручья, протекавшего под стенами монастыря. Прохлада ночного ветерка и тишина позднего часа настроили Амброзио на печальный лад; он думал о красоте и чувствах Матильды, о тех наслаждениях, которые они могли бы познать вдвоем, если бы не оковы монашеского долга. Он полагал, что ее любовь к нему без поддержки надежды не будет продолжаться вечно; она, без сомнения, сумеет загасить свою страсть и обретет счастье в объятиях кого-то более удачливого. Он содрогался при мысли о том, как опротивеет ему монотонная жизнь в обители, когда «Розарио» уйдет; он вздыхал, думая о мире, навеки ему недоступном.

Внезапно громкий стук в дверь прервал его размышления. Церковный колокол только что отзвонил два часа. Аббат поспешил открыть дверь своей кельи и увидел послушника, запыхавшегося и чем-то испуганного.

– Поспеши, преподобный отец! – сказал он. – Поспеши к молодому Розарио: он очень просит увидеться с тобой; он при смерти.

– Боже милостивый! Где же отец Пабло? Почему он не с ним? О! Я так боюсь…

– Отец Пабло осмотрел его, но наука помочь ничем не может. Он подозревает, что юноша отравился.

– Отравился? Ах, бедняжка! Этого я и опасался! Но не буду терять времени, может, еще что-то удастся сделать…

В считаные минуты достиг он кельи послушника. Там он застал нескольких монахов, в том числе и отца Пабло, который, держа в руке чашку с лекарством, уговаривал Розарио выпить его. Другие просто дивились прекрасному лицу пациента, которое они видели впервые. Девушка выглядела сейчас еще прекраснее, чем всегда: бледность и слабость оставили ее, яркий румянец окрасил щеки, глаза искрились тихой радостью, но лицо выражало уверенность и решимость.

– Не мучайте меня больше! – сказала она брату Пабло, когда охваченный страхом аббат ворвался в келью. – От моей болезни у вас нет средства, все ваше мастерство тут бессильно, и я не хочу, чтобы меня лечили.

Завидев Амброзио, она встрепенулась:

– Ах, вот и он! Мне посчастливилось еще раз увидеть его, прежде чем мы расстанемся навек! Оставьте меня, братья мои; многое нужно мне поведать этому святому человеку наедине.

Монахи тотчас удалились, и Матильда с аббатом остались одни.

– Что ты натворила, безрассудная женщина? – воскликнул монах, как только дверь кельи закрылась. – Скажи, верна ли моя догадка? Я потеряю тебя? Ты сама себя погубила?

Она улыбнулась и взяла его за руку.

– Где же тут безрассудство, отец? Я отдала простой камешек и спасла алмаз. Моя смерть сохранит жизнь, ценную для мира, которая дороже мне своей собственной…Да, отец, я отравилась, но этот яд сперва попал в твою кровь.

– Матильда!