Монах

Потом послышались приближающиеся шаги, и к Батисту подошел человек невысокого роста; по рожку, висевшему у него на шее, я понял, что это не кто иной, как мой верный Клод, которому полагалось бы находиться уже на полпути до Страсбурга. Надеясь, что их беседа прольет некоторый свет на дело, я поспешил обеспечить себе безопасную позицию. Для этого я потушил свечу, стоявшую на столике у кровати, – пламя в очаге не давало много света и не выдало бы меня; потом на цыпочках вернулся к своему посту у окна.

Объекты наблюдения стояли на прежнем месте. За краткий миг моего отсутствия дровосек, видимо, упрекнул Клода в опоздании: когда я вернулся к окну, тот пытался оправдаться.

– И потом, – в заключение добавил он, – теперь-то я потружусь и искуплю опоздание.

– Ежели так, – ответил Батист, – я охотно прощу тебя, но, кстати, ты ведь получаешь равную с нами долю добычи, так что тебе самому будет выгода от усердия. Стыдно упустить такую знатную птичку. Ты говорил, этот испанец богат?

– Его слуга хвалился в гостинице, будто бы у него в экипаже ценностей на две тысячи пистолей, а то и больше.

Ох, как же я проклинал в ту минуту беспечность и тщеславие Стефано!

– И еще мне сказывали, – продолжал возница, – что у этой баронессы в багаже ларец с драгоценностями цены немыслимой.

– Может и так, но я бы предпочел, чтобы она убралась отсюда. Испанец – дичь простая; мы с мальчиками легко бы справились и с ним, и со слугой, и тогда спокойно разделили бы те две тысячи пистолей на четверых. А теперь придется звать всю шайку и брать их в долю, и как бы вообще не упустить компанию. Ежели наши приятели разойдутся по засадам прежде, чем ты дойдешь до пещеры, пиши пропало. У дамы многовато слуг, нам не по зубам. Если наши помощнички не поспеют вовремя, придется поутру отпустить проезжих подобру-поздорову.

– Чертовски неудачно вышло, что кучер ихней кареты незнаком с нашим братством! Но ты не бойся, друг Батист: до пещеры я доберусь за час; сейчас только десять часов, к двенадцати банда будет здесь. Ты только посматривай за своей женушкой: сам знаешь, как сильно ей не нравится наш способ заработка, и она может придумать, как сообщить слугам дамы о нашем плане.

– Ну, в ее молчании я уверен; она слишком боится меня и слишком любит своих детей, чтобы осмелиться выдать мой секрет. Кроме того, Жак и Робер за нею присматривают, и ей не позволено выходить из дому. Слуг я хорошо поместил в амбаре. Постараюсь, чтобы все было тихо до прибытия наших друзей. Знать бы мне, что ты их найдешь, так уложил бы гостей в два счета; но вдруг ты их не застанешь? Тогда утром служащие удивятся, куда они делись, и потребуют объяснений…

– А если кто-то из господ сам догадается о наших делах?

– Тогда заколем тех, до кого можем добраться, а с остальными потом как-нибудь разберемся. В общем, чтобы такого не случилось, беги-ка ты в пещеру; банда никогда не выходит на промысел раньше одиннадцати, и если ты постараешься, то успеешь перехватить их.

– Скажи Роберу, что я взял его лошадь; у моей порвалась уздечка, и она сбежала в лес. Какой пароль?

– «Награда за отвагу».

– Отлично. Я ухожу!

– А я пойду к гостям, а то как бы мое долгое отсутствие им не показалось странным. Счастливого пути, и не мешкай!

На этом почтенные компаньоны расстались; один направился к конюшне, другой пошел к входу в дом.

Можете себе представить, что я чувствовал, внимая этому разговору, из которого не пропустил ни единого звука. Я не рисковал положиться на собственные мысли и не находил никакого способа избежать грозящей мне беды. Я понимал, что сопротивление будет бесполезно: у меня не было оружия, и я был один против троих. Однако наконец я решил продать свою жизнь как можно дороже. Боясь, как бы мое отсутствие не вызвало подозрений у Батиста – он мог сообразить, что я подслушал, какое поручение он дал Клоду, – я быстро зажег свечу и вышел в коридор. Спустившись в кухню, я увидел стол, накрытый на шесть персон; баронесса сидела у камина, Маргерит заправляла салат маслом, а ее пасынки перешептывались в дальнем углу комнаты. Батист, которому нужно было обогнуть сад, чтобы достичь входной двери, еще не пришел. Я спокойно уселся напротив баронессы.

Взглянув на Маргерит, я дал ей понять, что ее намек мною усвоен. Как изменилось мое восприятие! То, что прежде казалось унынием и угрюмостью, я теперь расшифровал как отвращение к своему семейству и сочувствие ко мне. В ней я видел своего единственного союзника, но, помня, что муж следит за нею, не мог всерьез надеяться на проявление ее доброй воли.

Как я ни старался скрыть волнение, оно явственно читалось на моем лице. Я был бледен; и слова мои, и движения были бессвязны и неловки. Братья-молодцы заметили это и спросили, в чем дело. Я приписал свое состояние чрезмерной усталости и мучительному воздействию суровой зимы. Поверили они или нет, не скажу; во всяком случае, они больше не приставали ко мне с вопросами.