– Верно, сударь, – согласился Робер. – Мы покинули Страсбург поздно вечером, а тем, кто ходит по этому лесу, необходимо остерегаться; о нем идет дурная слава, можете не сомневаться.
– Как? – удивилась баронесса. – Разве здесь есть разбойники?
– Сказывают, будто есть, мадам. Что касается меня, я хожу по лесам во всякий час суток и ни разу с ними не сталкивался.
Вернулась Маргерит. Пасынки отозвали ее в сторонку и несколько минут перешептывались с ней. Судя по тому, как они то и дело поглядывали на нас, молодцы расспрашивали, кто мы такие.
Между тем баронесса жаловалась мне, что муж, не дождавшись ее, наверное, страдает от тревоги. Она было намеревалась отправить одного из слуг, чтобы известить барона о причине задержки, но после рассказа Робера отказалась от этой мысли. Клод избавил ее от затруднения, сказав, что он все равно должен ехать в Страсбург нынче ночью, и если она доверит ему письмо, то может рассчитывать, что оно будет благополучно доставлено.
– И как это ты не боишься встретиться с грабителями? – полюбопытствовал я.
– Увы, мой молодой господин, бедному человеку с большой семьей нельзя отказываться от заработка, даже если он связан с некоторой опасностью; ведь господин барон может расщедриться и немножко заплатить мне за труды. И потом, мне-то терять нечего, кроме жизни, а это для бандитов добыча, не стоящая труда!
Его доводы показались мне слабыми, и я посоветовал ему подождать до утра; но баронесса меня не поддержала, и я сдался. Впоследствии я выяснил, что баронесса Линденберг издавна привыкла жертвовать интересами других людей ради своих собственных, и желание отправить Клода в Страсбург возобладало над мыслями об опасности. Соответственно, было решено отправить его без промедления. Баронесса написала письмо мужу, а я черкнул записку своему банкиру, предупредив, что появлюсь в Страсбурге на следующий день. Клод взял наши письма и уехал.
Дама заявила, что очень устала: много проехала за день, да еще возницы ухитрились заблудиться в лесу. Она обратилась к Маргерит, требуя показать ей комнату, где она могла бы полчасика отдохнуть. Тотчас позвали одну из служанок, та явилась со свечой, и баронесса пошла за нею вверх по лестнице. Маргерит уже накрывала на стол и скоро дала мне понять, что я ей мешаю. Намек был слишком очевиден, чтобы не ошибиться в его смысле; поэтому я попросил одного из молодых людей провести меня в ту комнату, где должен был ночевать и где я мог дождаться ужина.
– Которая комната готова, мамаша? – спросил Робер.
– Та, что с зелеными занавесками, – ответила она. – Уж я там потрудилась, свежие простыни постелила. Если господин пожелает на кроватке поваляться да покрутиться, пусть потом сам расправит, я не буду.
– Вы что-то не в настроении, мамаша; впрочем, это не новость. Извольте следовать за мною, сударь.
Он открыл дверь и поднялся на первую ступеньку узкой лестницы.
– Не ходи без света, – сказала Маргерит. – Свою шею хочешь сломать или шею гостя?
Она обошла меня и сунула свечу в руку Робера; тот сразу пошел дальше. Жак в это время расставлял посуду на столе, стоя спиной ко мне. Маргерит, воспользовавшись тем, что на нас никто не смотрит, схватила мою руку и крепко сжала.
– Посмотрите на простыни! – буркнула она, проходя мимо меня, и немедленно вернулась к работе.
Пораженный внезапностью ее поступка, я будто окаменел, но очнулся, когда Робер окликнул меня. Я поспешил догнать его и вошел в комнату, где горел добрый огонь в очаге. Парень поставил свечу на стол, спросил, нет ли еще каких пожеланий, и наконец оставил меня одного. Будьте уверены, что я тотчас исполнил совет Маргерит. Взяв свечу, я подошел к кровати и откинул одеяло. Каковы же были мои изумление и ужас, когда я увидел на простынях алые пятна крови!
Вихрь смутных мыслей закружился в моей голове. Упоминание о грабителях, промышляющих в лесах, неприязнь Маргерит к пасынкам, оружие и общий облик этих молодцов… Припомнились мне и разговоры, слышанные в пути, о тайных связях между бандитами и возницами; все это заставило меня сомневаться и тревожиться. Я задумался над тем, как проверить свои подозрения. Неожиданно я уловил звук шагов: кто-то ходил туда-сюда внизу, под окном. Любая мелочь настораживала меня тогда, и я очень осторожно подобрался к окну, открытому, несмотря на мороз, чтобы проветрить комнату, и выглянул. Лунный свет позволил мне разглядеть человека, в котором я без труда узнал нашего любезного хозяина. Я стал следить за ним. Он то ходил быстрыми шагами, то замирал, как бы прислушиваясь, и, борясь с холодом, притопывал ногами и бил себя кулаками по животу; от малейшего шума, будь то голоса, долетающие из кухни, или шорох ветра в безлиственных ветвях, он вздрагивал и тревожно озирался.
– Чума его побери! – раздраженно сказал Батист наконец. – Где же он замешкался?
Говорил он тихо; но так как стоял он прямо под моим окном, я четко слышал каждое слово.