Монах

Я попытался отвлечься от опасной обстановки, заговорив на общие темы с баронессой. Я расспрашивал ее о Германии, сообщив, что намереваюсь там вскорости побывать. Видит Бог, в тот час я вообще не думал ни о каких поездках! Дама отвечала непринужденно и любезно и даже призналась, что удовольствие от общения со мной компенсирует для нее задержку в пути, и настоятельно приглашала меня наведаться в замок Линденберг[12].

Слушая издали, братья обменялись злобными ухмылками, подразумевая, что ей сильно повезет, если она сама туда доедет. Я не упустил этой подробности; скрыв вызванное ею чувство, я продолжал беседовать с дамой, но так часто отвечал невпопад, что она усомнилась, в своем ли я уме (о чем рассказала мне впоследствии). Дело было в том, что трудно говорить об одном предмете, когда думаешь совсем о другом. Я все изобретал способы, как выйти из дома, добраться до амбара и сообщить слугам о замыслах нашего хозяина, и тут же убеждался, что все они неосуществимы. Жак и Робер не спускали с меня глаз, и мне пришлось отказаться от этой идеи. Оставалось надеяться лишь на то, что Клод не застанет бандитов, и тогда, согласно тому, что я слышал, нас не тронут и дадут уехать.

Я невольно содрогнулся, когда Батист вошел в комнату. Он долго извинялся за то, что его «задержали неотложные дела». Затем он спросил, можно ли ему с семейством поужинать за одним столом с нами, а то, видите ли, почтение не позволит ему допустить такую вольность. О! Как я проклинал в душе этого лицемера, который собирался лишить меня жизни, и какой хорошей жизни! У меня были все причины любить ее: молодость, богатство, знатность и образование, и какие прекрасные горизонты открывались передо мной! И всему этому мог вот-вот настать ужасный конец… Но приходилось притворяться и делать вид, будто мне льстят фальшивые любезности негодяя, уже держащего наготове кинжал.

Разрешение было дано, и мы сели за стол. Мы с баронессой сидели по одну сторону, сыновья – напротив нас, спиной к двери. Батист занял место в торце стола, рядом с баронессой, а слева от него было место для его жены. Она вскоре вошла в комнату и поставила перед нами простое, но вкусное деревенское кушанье. Хозяин счел необходимым извиниться за скудость угощения: «мы-де заранее не знали, что вы прибудете, посему и предлагаем лишь ту пищу, которая рассчитывалась на семью».

– Но, – добавил он, – ежели вдруг благородные господа немного задержатся, тогда уж я надеюсь угостить их на славу.

Мерзавец! Я хорошо усвоил, какое «вдруг» он имеет в виду. И чем нас угостит…

Моя спутница по несчастью совершенно перестала огорчаться из-за задержки в пути. Она смеялась, весело болтала с хозяевами. Я пытался следовать ее примеру, но не преуспел. Мое деланое оживление и потуги поддержать беседу не ускользнули от Батиста.

– Ну же, сударь, приободритесь! – сказал он. – Видать, усталость ваша еще не прошла. Что скажете, если я вам для поднятия настроения предложу бутылочку превосходного старого вина, которое досталось мне от отца? Упокой господи его душу, он отошел в лучший мир! Я редко беру это вино; но ведь и таких гостей принимаю не каждый день, для такой оказии не жаль бутылочки!

Он дал своей жене ключ и объяснил, где лежит упомянутое вино. Она явно не обрадовалась этому поручению; ключ взяла с принужденным видом и не спешила встать из-за стола.

– Ты меня не слышала? – сказал Батист сердито.

Маргерит метнула в него взгляд, равно испуганный и гневный, и вышла. Муж следил за нею, пока она не закрыла дверь.

Вскоре она вернулась с бутылкой, запечатанной желтым воском. Она поставила ее на стол и отдала мужу ключ. Я подозревал, что эту жидкость предложили нам неспроста, и напряженно следил за движениями Маргерит. Она сполоснула несколько костяных рюмок, поставила перед Батистом и тут почувствовала мой взгляд; улучив момент, когда бандиты на нее не смотрели, она покачала головой, и я понял, что пить не следует. А она снова села на свое место.

Между тем хозяин откупорил бутылку и, наполнив два стакана, предложил их даме и мне. Баронесса поначалу отказывалась, но Батист так уговаривал, что ей оставалось только принять угощение. Боясь вызвать подозрения, я с виду беспечно взял свой стакан. По цвету и запаху это было шампанское, но плавающим на поверхности крупинкам какого-то порошка там быть не полагалось. Однако я не отважился открыто выказать свое отвращение; я поднес стакан к губам, сделал вид, что глотаю, а потом, резко вскочив со стула, бросился к стоявшей поодаль миске с водой, в которой Маргерит полоскала стаканы. Я притворился, будто выплевываю вино с гримасой тошноты, и незаметно вылил содержимое стакана в миску.

Моя выходка заметно обеспокоила бандитов. Жак приподнялся со стула, засунув руку за пазуху, и я заметил рукоятку кинжала. Я спокойно вернулся на свое место, якобы ничего не заподозрив, и обратился к Батисту, как бы оправдываясь: