Монах

– Скажи на милость, почему ты не сказал об этом сразу и заставил меня волноваться? Что за недомыслие!

– Я думал, что господину будет неугодно…

– Чепуха! Ладно, ладно, хватит болтать, веди нас немедленно к обители твоего дровосека.

Он повиновался, и мы углубились в чащу; лошади кое-как тащили за нами поломанный экипаж. Мой слуга будто онемел, да и я успел почувствовать силу мороза, прежде чем мы добрели до желанного убежища. Это было маленькое, но опрятное строение; подойдя ближе, я с радостью разглядел в окне отсветы уютного огня. Наш проводник постучал в дверь, но ответили нам не сразу; казалось, что обитатели дома сомневались, стоит ли нас впускать.

– Эй, эй, друг Батист! – нетерпеливо крикнул возница. – Что это с тобой? Заснул, что ли? Неужто ты откажешь в приюте господину, чей возок сломался на лесной дороге?

– А, это ты, добрый Клод? – послышался мужской голос. – Погоди чуток, я отворю!

Вскоре засовы были отодвинуты, дверь открылась, и в ее проеме появился человек с лампой в руке. Он сердечно приветствовал возницу, а потом обратился ко мне:

– Входите, сударь, добро пожаловать. Извините, что не сразу вас впустил; но в округе так много шляется разных бандитов, откуда мне было знать, кто стучится?

Он пригласил меня войти в ту комнату, где я издали увидел огонь. Меня тотчас усадили в удобное кресло, стоявшее у очага. Женщина, которую я счел женой хозяина, поднялась со своего стула, когда я вошел, и встретила меня неглубоким и равнодушным реверансом. На мое приветствие она не ответила, сразу же снова села и вернулась к своему рукоделию. Насколько муж вел себя дружелюбно, настолько она была груба и нелюбезна.

– Сожалею, что не могу устроить вас поудобнее, сударь, – сказал он, – но свободных комнат в этой хижине маловато. Все же помещение для вас и уголок для вашего слуги, я думаю, мы выделим. Вам придется удовольствоваться скромным приютом, но уж всем, что имеем, мы с вами охотно поделимся… – Обратившись к жене, он добавил: – Да что ж ты сидишь сложа руки, Маргерит, будто тебе заняться нечем! Пошевеливайся, сударыня! Поживее! Приготовь что-нибудь на ужин, достань простыни. Живее, давай! Подкинь поленьев в очаг, не видишь, господин от холода пропадает?

Хозяйка швырнула свое шитье на стол и взялась выполнять его поручения, не скрывая неохоты. Выражение ее лица не понравилось мне с первого же взгляда, хотя в целом ее черты были, несомненно, хороши; однако сероватая кожа и худое, запавшее лицо не красили женщину, и уж совсем отталкивающей была угрюмая складка на лбу; признаки раздражения и злобы были очевидны даже для самого невнимательного наблюдателя. Каждый взгляд Маргерит, каждое движение выражали недовольство и нетерпение; на добродушные подтрунивания Батиста над ее сердитым видом она отвечала коротко, колко и резко. Одним словом, супруги уравновешивали друг друга, и муж был ее противоположностью: приятное открытое лицо, крестьянская простота без грубости; плотный, круглощекий, он как бы дополнял худобу жены. Судя по морщинкам на лбу, ему было около шестидесяти лет, но годы не согнули его, он оставался бодр и крепок. А вот жене не могло быть более тридцати, но по духу и поведению она казалась гораздо старше мужа.

Так или иначе, Маргерит принялась стряпать ужин, а дровосек тем временем весело болтал с нами на самые разные темы. Возница, получивший бутылку спиртного, разогрелся и, приготовившись ехать в Страсбург, спросил, нет ли у меня еще каких-нибудь распоряжений.

– Ты что? – перебил его Батист. – Собираешься в Страсбург в потемках?

– Да ты пойми: ежели я не приведу мастеров для починки возка, как господин сможет завтра отправиться в путь?

– И то верно, про возок-то я и подзабыл. Ладно, Клод, езжай, но почему бы тебе не поужинать сперва? Времени ты потеряешь совсем немного; а господин наверняка будет так добр, что не захочет гнать тебя в такую холодную ночь на пустой желудок.

Я, конечно, с этим согласился и сказал вознице, что мне безразлично, прибуду ли я в Страсбург на час или два позже. Он поблагодарил меня, а потом вышел вместе со Стефано, чтобы поместить своих лошадей в конюшню дровосека. Батист подошел вслед за ними к двери и выглянул наружу.

– Ветер поднялся резкий, злой, – сказал он с тревогой. – Не понимаю, где это так задержались мои ребята! Я вас с ними познакомлю, сударь. Лучше их не найдется молодцов среди тех, кто башмаками землю топчет: старшему двадцать три, а другой годом младше; на пятьдесят миль окрест Страсбурга не сыскать им равных по уму, отваге и трудолюбию. Скорей бы уж они вернулись! Мне что-то беспокойно становится.

Маргерит в этот момент стелила скатерть на стол.

– И вы тоже тревожитесь из-за сыновей? – спросил я.

– Я – ничуть, – ответила она брюзгливо. – Они не мои дети.