Монах

– Прекрасно! – пронзительно выкрикнула Кунегонда, когда Агнес громко застонала, завидев ее. – Во имя святой Барбары, барышня, вы изобретательны! Собрались сыграть роль кровавой монахини, вот как? Какое кощунство! Какое неверие! Право, я с удовольствием посодействовала бы вашему плану. Когда настоящий призрак настигнет вас, ручаюсь, впечатление будет неслабым! Дон Альфонсо, вам следовало бы устыдиться того, что вы соблазнили молодую, неопытную девицу бросить свою семью и друзей. Но уж сейчас, по меньшей мере, я пресеку ваши порочные замыслы. Благородная госпожа будет извещена о вашей затее, и Агнес придется отложить игру с привидениями до лучшего случая. Прощайте, сеньор. Донья Агнес, окажите мне честь сопроводить вашу призрачную светлость до вашей спальни.

Она подошла к дивану, на котором сидела, дрожа, ее воспитанница, взяла девушку за руку и собралась увести из павильона.

Я задержал гувернантку, попытался мольбами, лестью, посулами склонить ее на свою сторону, но, видя, что это не помогло, сменил тон.

– Вы сами себя наказываете своим упрямством, – сказал я. – Но у меня остается еще один способ спасти Агнес, и я не премину им воспользоваться.

Почувствовав угрозу, дуэнья снова попыталась выскочить из павильона; но я схватил ее за запястья и удержал силой. В этот момент Теодор, успевший догнать Кунегонду, вбежал в комнату, закрыл дверь и не дал ей уйти. Я взял вуаль Агнес, закутал голову гувернантки, но она так пронзительно верещала, что, несмотря на большое расстояние от замка, я побоялся, как бы ее не услышали. Наконец мне удалось так заткнуть ей рот, что она уже не могла издать ни звука. Затем мы с Теодором не без труда связали ей руки и ноги своими платками. Я посоветовал Агнес не мешкая вернуться к себе, пообещав, что не причиню никакого вреда Кунегонде. На прощание я попросил Агнес не забыть, что пятого мая я буду ждать у ворот замка. Дрожащая, подавленная, она едва смогла выговорить, что согласна, и убежала в полном смятении.

Тем временем Теодор помог мне перенести нашу престарелую добычу. Мы перетащили ее через стену, я уложил ее поперек лошади, как скатанное одеяло, вскочил в седло, и мы умчались прочь от замка Линденберг.

Незадачливой дуэнье еще не доводилось ездить таким образом. Ее трясло и подбрасывало, пока она не обвисла, будто живая мумия; не говоря уж о том, как она испугалась, когда мы переправлялись вброд через речку, чтобы достичь деревни кратчайшим путем. По дороге я успел придумать, как избавиться от этой обузы. Въехав на улицу, где находилась гостиница, я остановился, а мой паж проехал дальше и постучал в дверь. Вышел хозяин с лампой в руке.

– Мне нужен свет, – сказал Теодор, – мой господин сейчас прибудет.

Он взял лампу намеренно резким движением и тут же уронил на землю. Хозяину пришлось вернуться в кухню, чтобы разжечь лампу, оставив дверь открытой. Воспользовавшись темнотой, я спрыгнул с лошади, взял Кунегонду на руки, взлетел незамеченным по лестнице и, оказавшись в своем номере, уложил даму в просторный чулан и запер дверцы на ключ. Вскоре Теодор с хозяином принесли свечи; последний удивился, что я вернулся так поздно, но назойливо расспрашивать не стал и вышел из комнаты, предоставив мне возможность порадоваться успеху моего предприятия.

Я немедленно навестил пленницу и попытался ее урезонить, чтобы она смирилась со своим временным заточением. И опять я не преуспел. Говорить или двигаться она не могла, но выражала свое возмущение взглядами; мне пришлось и впредь держать ее связанной, за исключением часов еды. Когда мы ее кормили, я стоял над нею со шпагой наголо, предупредив, что, если она хотя бы раз пикнет, я ее проткну. По окончании трапезы я возвращал кляп на место. Я понимал, что поступаю жестоко, но обстоятельства не позволяли мне вести себя иначе.

А Теодор никаких угрызений совести не испытывал. Пленение Кунегонды стало для него источником разнообразных развлечений. Пока мы гостили в замке, между ним и дуэньей шла постоянная война; теперь, когда врагиня оказалась в его власти, он этим наслаждался без устали; казалось, он только и думает, какую бы новую каверзу ей устроить. То он притворно сочувствовал ей, то высмеивал, передразнивал, то и дело выдумывая новые трюки, все более обидные; и особенно нравилось ему рассказывать бедняге, как удивились все в доме барона ее исчезновению.

Так оно и было. Никто, кроме Агнес, не мог сообразить, куда подевалась Кунегонда. Ее искали по всему поместью; обшарили все углы и ямы, проверили пруды, тщательно обыскали даже окрестные леса. Агнес хранила секрет, а я хранил Кунегонду. Поэтому баронесса, оставаясь в полном неведении о судьбе гувернантки, предположила, что старая женщина покончила жизнь самоубийством.

Пока тянулись эти пять дней, я приготовил все, что было необходимо для побега. Наутро после свидания с Агнес я отправил местного фермера в Мюнхен с письмом для Лукаса, содержавшим приказ доставить карету с четверной упряжкой к десяти утра пятого мая в деревню Розенвальд [12]. Он пунктуально исполнил задание, экипаж прибыл в назначенное время.