Монах

Усталая и напуганная, она не могла говорить. Уронив лампу и кинжал, она молча прильнула ко мне. Я подхватил ее и перенес в карету. Теодор остался, чтобы выпустить Кунегонду. Я также дал ему письмо для баронессы, в котором объяснил всю ситуацию и просил помочь мне в получении согласия дона Гастона на брак с его дочерью. Я открыл ей свое подлинное имя как доказательство того, что мой ранг позволяет мне рассчитывать на руку ее племянницы; я также заверил даму, что, несмотря на невозможность ответить на любовь, буду всегда стремиться завоевать ее уважение и дружбу.

Я забрался в карету, где уже сидела Агнес. Теодор захлопнул дверцу, и мы умчались. Поначалу я был доволен скоростью нашей езды; но, убедившись, что погоня нам не грозит, велел кучерам ехать потише. Они не смогли исполнить приказание: лошади перестали слушаться поводьев и продолжали нестись с удивительной быстротой. Кучера[15] удвоили усилия; но животные, брыкаясь и изворачиваясь, избегали их ударов. С громкими воплями кучера повалились наземь. В тот же момент черные тучи затмили небосвод, завыл ветер, сверкнула молния и оглушительно грянул гром. В жизни не видал я столь ужасающей бури! Испуганные битвой стихий, лошади неслись все скорее. Ничто не могло задержать их; они тащили экипаж через изгороди и канавы, перепрыгивая опасные овраги, словно пытались состязаться в скорости с ветром.

Все это время моя спутница лежала неподвижно у меня на руках. Сильно встревоженный неожиданным бедствием, я напрасно пытался привести ее в чувство, но тут карета с громким треском ударилась о какое-то препятствие и развалилась. Наше бегство закончилось самым неприятным образом. Падая, я ударился виском о камень. Боль от раны, сила сотрясения и страх за жизнь Агнес одолели меня, и я, потеряв сознание, замертво рухнул наземь.

* * *

Вероятно, я пролежал так довольно долго, ибо, когда я открыл глаза, солнце уже светило вовсю. Меня окружали крестьяне, обсуждавшие, по-видимому, выживу ли я. Прилично владея немецким языком, я спросил их об Агнес, как только смог заговорить. Как же я удивился и расстроился, когда крестьяне уверили меня, что ни одной особы, соответствующей моему описанию, не нашли! Они рассказали, что заметили обломки кареты по пути на свое поле, забеспокоились, а потом услыхали стоны лошади, единственной выжившей из четверки; остальные лежали мертвые рядом со мной, когда они подошли, и больше никого не было. Долго они старались привести меня в чувство. Невыразимо страдая от неизвестности о судьбе моей любимой, я попросил этих добрых людей прочесать местность, описав, как Агнес была одета, и назначив щедрое вознаграждение тому, кто хоть что-нибудь найдет. Сам я участвовать в поисках не мог: у меня были сломаны два ребра, вывихнутая рука висела неподвижно, а левая нога так повреждена, что я не надеялся когда-нибудь восстановить ее.

Крестьяне разошлись на поиски, но четверо из них остались; они соорудили носилки из веток и приготовились нести меня в ближайший город. Я спросил, как он называется, и мне ответили, что это Ратисбона[16]. Я никак не мог поверить, что за одну ночь преодолел такое расстояние. Я сказал поселянам, что во втором часу прошлой ночи проезжал через деревню Розенвальд. Они недоуменно покачали головами и переглянулись, видимо, считая, что я брежу.

Меня доставили в приличную гостиницу, уложили в постель; послали за врачом, и тот ловко вправил вывих; затем он осмотрел другие повреждения и заявил, что опасаться тяжелых последствий не нужно, но понадобится скучное и болезненное лечение, придется потерпеть. Я ответил, что, если он желает удержать меня в постели, пусть доставит мне сведения о даме, с которой я прошлой ночью выехал из Розенвальда в той самой карете. Он улыбнулся и ограничился советом не волноваться, поскольку мне будет обеспечен необходимый уход.

Когда врач вышел, хозяйка гостиницы остановила его у двери комнаты, и я слышал, как он сказал ей вполголоса:

– Молодой господин немного не в себе. Это естественное следствие ушиба, но скоро пройдет.

Крестьяне один за другим приходили в гостиницу и докладывали, что следов моей несчастной возлюбленной не нашли. Тревога моя перешла в отчаяние: я умолял их продолжить поиски как можно скорее, удвоив обещанную награду. Мое неукротимое, лихорадочное волнение только убедило людей, что я брежу. Не найдя никаких следов дамы, они решили, что ее образ порожден моим разгоряченным мозгом, и на мольбы мои перестали откликаться. Правда, хозяйка говорила, что поиск будет возобновлен; но впоследствии выяснилось, что она хотела лишь успокоить меня.

Хотя весь мой багаж остался в Мюнхене под присмотром Лукаса, у меня был с собой туго набитый кошелек – ведь я готовился к длительной поездке; к тому же обломки экипажа стали для местных жителей доказательством моей знатности, и обслуживали меня в гостинице великолепно.