Монах

– Я знаю, что заботит тебя, – сказал он, не дав мне и рта раскрыть. – Я обладаю силой, которая избавит тебя от ночной гостьи; но это нельзя сделать раньше воскресенья. В час, когда наступит день субботний, влияние духов тьмы на смертных ослабевает. После субботы монахиня более не появится.

– Могу ли я спросить, – сказал я, – каким образом узнали вы мою тайну, которую я тщательно скрывал от всех?

– Как же я могу не знать о твоей беде, когда ее виновница сейчас стоит рядом с тобою?

Я вздрогнул. Незнакомец продолжал:

– Хотя ты видишь ее только в течение одного часа, она не оставляет тебя сутки напролет; и не оставит, пока ты не исполнишь ее просьбу.

– И что это за просьба?

– Это она должна будет объяснить сама, мне это неизвестно. Жди терпеливо до субботней ночи: тогда все прояснится.

Я не посмел настаивать. Он же сменил тему и заговорил о другом, упоминая людей, умерших столетия назад, так, словно знал их лично, и не было такой страны, даже самой отдаленной, где бы он не побывал. Восхищаясь широтой и разнообразием эрудиции гостя, я заметил, сколь огромное удовольствие должны доставлять ему эти странствия и впечатления. Он печально покачал головой.

– Никто не способен постичь, как жестока моя участь! Я вынужден постоянно скитаться; не позволено мне оставаться на одном месте долее полумесяца. Нигде в мире нет у меня друзей и нет возможности завязать прочную дружбу. Охотно расстался бы я с этой жалкой жизнью, ибо завидую тем, кто наслаждается покоем в могиле, но смерть избегает меня. Напрасно пробую я идти навстречу опасностям. Я окунаюсь в пучину океана – волны брезгливо выталкивают меня на берег; бросаюсь в огонь – пламя угасает. Если я встаю на пути у свирепых разбойников, их мечи притупляются и ломаются на моей груди. Голодный тигр пятится от меня, и аллигатор убегает от чудовища, более страшного, чем он сам. Бог наложил печать свою на меня, и все твари земные узнают ее.

Он прикоснулся к бархатной повязке на лбу, и в глазах его сверкнули ярость, отчаяние и злоба. Меня передернуло, и он заметил это.

– Таково проклятие мое, – добавил он, – я обречен вызывать ужас и неприязнь у всех, кто на меня взглянет. Ты уже ощущаешь действие этого заклятия, и с каждой минутой оно будет усиливаться. Я не хочу доставлять тебе лишние мучения и потому ухожу. До встречи в субботу! Как только часы пробьют двенадцать, я войду в твою дверь.

Повадки и речи таинственного пришельца сильно удивили меня, а надежда вскоре избавиться от привидения сразу улучшила мое самочувствие. Теодор, вернувшись, порадовался этому и остался очень доволен тем, что беседа с Великим Моголом пошла мне на пользу.

Мне удалось узнать, что этот человек провел в Ратисбоне уже восемь дней. Если верить его словам, он мог остаться еще на шесть. До субботы оставалось три дня. Кровавая монахиня по-прежнему являлась каждую ночь, но я теперь мог переносить эти визиты спокойнее.

И вот день этот настал. Чтобы не вызвать подозрений, я лег в постель в обычное время. Но как только слуги ушли, я встал, оделся и приготовился к встрече с незнакомцем. Он вошел в комнату сразу после полуночи и приветствовал меня жестом, без слов; я ответил тем же. Он принес с собой небольшой ларец, поставил его на стол и открыл. Первым делом он достал из него маленькое деревянное распятие, опустился на колени, печально поглядел на него и поднял глаза к небу, истово молясь. Наконец он почтительно склонил голову, трижды поцеловал распятие и поднялся на ноги.

Теперь он извлек из ларца кубок с крышкой, наполненный жидкостью, похожей на кровь, и разбрызгал ее по полу; окунув в кубок основание распятия, он очертил им посреди комнаты круг и выложил крестом по окружности разные предметы: черепа, берцовые кости… Наконец он вынул большую Библию и знаком пригласил меня войти в круг следом за ним. Я повиновался.

– Не пророни ни звука! – прошептал незнакомец. – Не выходи из круга, и, если жизнь тебе дорога, не смей смотреть на мое лицо!

Держа распятие в одной руке, Библию – в другой, он как будто погрузился в чтение.

И вот пробило час! Как обычно, я услышал шаги призрака на лестнице, но привычного ледяного озноба не ощутил. Монахиня вошла в комнату, приблизилась к кругу и остановилась. Незнакомец пробормотал несколько слов, которых я не разобрал. Затем, подняв голову от книги, протянул распятие в сторону призрака и произнес отчетливо и торжественно:

– Беатрис! Беатрис! Беатрис!

– Что тебе нужно? – откликнулось привидение глухим, дрожащим голосом.

– Что тревожит твой сон? Почему ты мучаешь и терзаешь сего отрока? Что может вернуть покой твоему бесприютному духу?

– Я не смею сказать! Я не должна говорить! Охотно упокоилась бы я в гробу, но суровый приговор принуждает меня продолжать покарание!

– Ведаешь ли ты, чья это кровь? Разумеешь ли, в чьих жилах она текла? Беатрис! Беатрис! Во имя его повелеваю тебе: отвечай!

– Я не смею ослушаться тех, кто осудил меня.

– А меня ослушаться ты смеешь?