Монах

Это ему отлично удалось, хотя и не сразу. Смертельная опасность придала несчастной матери сил, и она сопротивлялась долго, но тщетно. Монах все давил, холодно наблюдая за тем, как судорожно билось в агонии ее тело, когда душа готовилась отлететь. С нечеловеческой твердостью он довел свое дело до конца.

Эльвира больше не боролась за жизнь. Монах снял подушку и уставился на свою жертву. Лицо ее залила жуткая чернота; сердце разучилось биться, а руки стали жесткими, ледяными. Стараниями Амброзио благородная и величавая женщина превратилась в холодный, бездыханный и уродливый труп.

Мгновенно аббат осознал безмерную мерзость содеянного им. Его прошибло холодной испариной; спотыкаясь, он добрел до стула; глаза его сомкнулись, и он рухнул на сиденье почти такой же неживой, как тело, простершееся у его ног.

Из прострации его вывела необходимость бегства: нельзя было допустить, чтобы его застали в комнате Антонии. Охоты воспользоваться плодами своего преступления у него уже не оставалось. Жар страсти сменился холодом смерти. Ни о чем он не мог сейчас думать, кроме вины, нынешнего позора и будущего наказания.

Угрызения совести и страх не прошли, и все-таки он не настолько потерял голову, чтобы забыть о мерах предосторожности. Он вернул подушку на постель, собрал свою одежду и, держа в руке роковой талисман, неверными шагами направился к двери. Но добрался он до нее нескоро: ему чудилось, будто ему заступают путь тысячи призраков. Куда бы он ни поворачивался, изуродованное тело оказывалось перед ним… И все же волшебный мирт снова послужил ему ключом, дверь открылась, и он сбежал по лестнице к выходу. В аббатство он прибыл благополучно, заперся в своей келье и всей душой предался бесполезным мукам совести и предчувствию грядущих ужасов разоблачения.

Глава IX

Не скажете ли вы, ушедшие за грань,

Из жалости к живущим свой секрет?

О! Может, некий добрый призрак

Расскажет, что вы есть, чем станем мы?

Быть может, он шепнет кому-то,

Что смерть близка – пора

Готовиться и надо бить тревогу.

Роберт Блэр

Амброзио стал противен сам себе, когда задумался над тем, как быстро он опускается все ниже. Убитая Эльвира все стояла у него перед глазами…

Время, однако, существенно ослабило его память: миновал один день, за ним другой, а на него не пала даже тень подозрения. Безнаказанность погасила чувство вины, и он приободрился, тем более что Матильда делала все возможное, чтобы умерить его тревогу.

При первом известии о гибели Эльвиры она, правда, сама сильно взволновалась и вторила монаху, оплакивавшему несчастливый итог своей авантюры; но, заметив, что он успокаивается и уже способен прислушиваться к ее доводам, она взялась доказывать, будто его вина не так уж и велика. Она представила дело так, что он лишь воспользовался правом, которое природа дает каждому, – правом на самосохранение: в схватке должны были погибнуть либо Эльвира, либо он сам, а поскольку она упорно намеревалась его погубить, это и обрекло ее на участь жертвы. Матильда пошла еще дальше и заявила, что раз уж Эльвира его и раньше подозревала, то все вышло очень удачно, ведь он теперь может не опасаться огласки, и главное препятствие к овладению Антонией устранено. Она убеждала Амброзио, что без бдительного присмотра матери дочь станет легкой добычей; перечисляя и нахваливая прелести Антонии, она старалась заново разжечь любострастный пыл монаха.

Как ни странно, злодейства, совершенные под натиском страсти, только усилили его неистовство, и он вскоре возжелал Антонию еще горячее. Он уверовал, что удача, позволившая ему скрыть предыдущие дела, и далее будет ему сопутствовать, и теперь только ждал удобного момента, чтобы повторить попытку; но прежними средствами воспользоваться он уже не мог.

В первом припадке отчаяния он разломал волшебный мирт на мелкие куски. Матильда прямо сказала, что инфернальные силы ему больше не помогут, если только он не согласится продать им свою душу. Этого Амброзио не хотел. Матильда, видя его упорство, побоялась настаивать; применив всю свою изобретательность, она вскоре нашла способ отдать Антонию под власть аббата.

* * *

Пока для несчастной девушки готовили ловушку, она тяжело переживала свою утрату. Она первая обнаружила тело матери. У Антонии была привычка заходить по утрам, сразу как проснется, в спальню Эльвиры. Наутро после рокового визита Амброзио она проснулась позже обычного, о чем ей сказал перезвон колоколов аббатства. Она соскочила с кровати, торопливо надела пеньюар и, не глядя под ноги, хотела поскорее узнать, как матушка провела ночь, но вдруг споткнулась обо что-то, лежавшее на полу. Когда она увидела убитую Эльвиру, ужас пронзил ее. Антония громко вскрикнула, бросилась на пол и припала к бездыханному телу; однако оно было холодно как лед, и девушка, не сумев побороть приступ отвращения, отшатнулась от трупа.