Монахи Константинополя III—IХ вв. Жизнь за стенами святых обителей столицы Византии

Что касается Фотия, то даже его враги признавали его большим знатоком всех наук. По словам господина Рамбо, Фотию «были хорошо знакомы не только философия во всех ее разделах и подразделах, грамматика и литература во всех их мелких подробностях и тонкостях, семь наук тривиума (тривиум – грамматика, логика и риторика. – Пер.) и квадривиума; он был еще и великим юрисконсультом, о чем свидетельствуют «Синагога» и «Номоканон» (теперь считают, что «Номоканон» написал не Фотий. – Пер.). Как врача его сравнивали с Гиппократом и Галеном, и Захарий, епископ Халкидонский, с полным доверием пил горькое питье, изобретенное и приготовленное Фотием. Даже с оккультные науки не были для него чужими, как и для знаменитого Герберта (вероятно, автор вспоминает о Герберте Аврилакском, французском ученом, отличившемся во многих науках, и церковном деятеле, который жил во второй половине X – начале XI века и в конце своей жизни был папой римским под именем Сильвестр Второй. – Пер.). Как и он, став папой («папой» Востока), Фотий обнаружил, что некоторые люди считают, будто он общается с Сатаной.

Известно, что Фотий какое-то время, недолго, был склонен стать монахом. Но меньше известно о том, кто был его учителями. Сам он часто говорил с высокомерным самодовольством о своих многочисленных учениках, но никогда – о своих преподавателях, однако исследователи считают, что в их числе был знаменитый монах Мефодий, тот самый, который позже стал патриархом Константинопольским. В любом случае другой учитель Фотия, Лев Философ, учившийся в Византии и преподававший в монастыре Сорока Мучеников, своей интеллектуальной подготовкой во многом был обязан монастырским библиотекам. Он бывал в монастырях столицы и островов, чтобы читать книги, которых там было много, и именно благодаря этому труду достиг такого высокого уровня знаний.

Из всего этого легко сделать вывод, что до конца IX века центрами интеллектуальной жизни Константинополя оставались монастыри. «Сообщество артистов и литераторов империи снова смешалось с сообществом священнослужителей и монахов. Самой знаменитой академией в Константинополе была Академия тринадцати монахов. Монастыри, например Студийский монастырь, были садами, в которых возделывались все науки – грамматика, философия, богословие, и питомниками, где вырастали выдающиеся ученые». Все, кто имел хороший ум, тогда были священниками или монахами, слова «монахи» и «философы» снова стали синонимами.

И даже когда университет из-за небрежного отношения к нему императоров постепенно был покинут преподавателями и учащимися, интеллектуальный труд продолжался в домах частных лиц или, и главным образом, в религиозных учреждениях, где продолжали переписывать рукописи, составлять летописи, писать научные сочинения.

Время иконоборчества не только не стало остановкой в развитии литературы, а кажется, наоборот, породило еще больше писателей и литературных произведений. Похоже, что именно тогда появилась целая плеяда выдающихся писателей – и возможно, их было больше, чем в любой из предыдущих периодов. Это были Иоанн Дамаскин, святой Стефан Новый, Никифор, Мефодий, Феодор из монастыря Святого Саввы и Феофан, Георгий Синкелл, Феодор Студит, монахи Кирилл и Мефодий, монах Георгий, Игнатий, Феогност и множество других; борьба против ереси еще раз смогла разбудить гений византийского народа.

Глава 2 Библиотеки монахов и школы каллиграфии

Примерно в середине VI века (549–550) римский дьякон Рустик, находясь в Константинополе со своим дядей, папой римским Вигилием, пожелал использовать случай, позволивший ему оказаться в столице империи, и тщательно изучить документы Халкидонского собора. Он сравнил латинские варианты этих текстов со многими греческими рукописями, в том числе экземпляр сборника этих документов, хранившийся в монастыре Неусыпающих. Рустик очень старательно отметил все различия между многочисленными копиями одного и того же текста и уделил особое внимание тем расхождениям, которые обнаружил в рукописи Неусыпающих – единственной, которая была полной, и единственной, которая постоянно была у него перед глазами.