Читаем Монахи Константинополя III—IХ вв. Жизнь за стенами святых обителей столицы Византии полностью

Вместе с тем известно, что искусство миниатюры всегда процветало в Византии: и рукописи иллюстрировали в тех же мастерских, где переписывали, и святой патриарх Никифор в отрывке из одного своего сочинения (этот отрывок стоит того, чтобы его процитировать) писал об очень старых рукописях, где текст сопровождали миниатюры, сюжеты которых были взяты из самого текста. «Мы сами видели много этих почтенных книг, очень древних, созданных уже очень давно набожными и любившими Бога людьми, – писал он. – Эти книги, написанные с большим каллиграфическим мастерством, преподают нам уроки божественной истории; а рисунки в них, совершенные по исполнению, представляют нам те же события; слова текста и миниатюры имеют одно и то же значение, и те и другие говорят одно и то же». Таким образом, по словам святого Никифора, миниатюра охватывает область не менее обширную, чем та, которая открыта перед каллиграфией. Как и каллиграфия, она приспосабливается ко всем жанрам: служит и Священному Писанию, и мирской литературе, сочинениям летописцев и авторов житий. Она создает, воспроизводит или иллюстрирует исторические картины или религиозные события, жанровые сюжеты, аллегории, пейзажи, даже портреты. Но природа этих сюжетов, которые в большинстве случаев заимствованы из Священных книг или вдохновлены заботами об учении церкви, и то, что миниатюристы, получившие поручение их изобразить, были в первую очередь богословами или аскетами и лишь во вторую художниками, составляет резкий контраст с безграничной свободой греческих и римских художников, с их жизнью на открытом воздухе, в совершенно безразличной к любой идеологии культурной среде, с их любовью к искусству для искусства. «Насколько античность свободна, – пишет господин Монц, – насколько ее людям нравилось показывать нам идеальные тела, здоровую внешность и своего рода физическую удовлетворенность, настолько византийцы ограничиваются изображением фигур жалких, худощавых, тощих до карикатурности; нагота у них запрещена, а вместе с наготой запрещено все самое молодое и вечное в формах человеческого тела. Что касается одежды, то неумолимый этикет предписывает ее мельчайшие подробности, а пейзаж становится поистине абстрактным».

Это суждение кажется автору преувеличенным в отношении голых фигур: они никогда не были под запретом, и в отношении пейзажей: некоторые из них изящны и естественны. Но оно верно указывает на основную характеристику византийской миниатюры – то, что она с самого своего возникновения была подчинена почти неизменявшимся правилам или обязана следовать образцам, от которых было строго запрещено отступать. По словам господина Кондакова, миниатюра вначале, до эпохи иконоборцев, была аскетической и учебной, а потом стала более декоративной и потеряла значительную часть своей прежней выразительности, а перед этим, в эпоху иконоборцев, пережила кратковременный упадок. Но если верить хорошему судье в таких делах, эти два процесса не исключали один другой и по рукописи монаха-каллиграфа Рабулы можно составить себе точное представление о состоянии искусства миниатюры в конце VI века. Г-н Байе пишет: «В этих миниатюрах очень много места занимают орнаменты. Почти всюду есть большие рамки в архитектурном стиле, высокие портики, их поддерживают хрупкие изящные маленькие колонны, целый ансамбль форм, которые интересно было бы сопоставить со зданиями той же эпохи. На кровле и вокруг этих легких конструкций показаны птицы, звери, деревья, изображенные в изящном и изысканном стиле. Большинство миниатюр сгруппированы по бокам этих портиков. Каждый раз художник использует мотивы из Ветхого и Нового Заветов. Например, в первом портике наверху можно увидеть Моисея, который получает скрижали Закона, Аарона с расцветшим жезлом в руке, а ниже ангела, который объявляет Захарии о рождении у того сына. То есть показаны два ряда сюжетов, один рядом с другим. Но тот ряд, который основан на Ветхом Завете, бедней. Влияние старинных композиций исчезло: художник даже не пытается изобразить сцены с несколькими персонажами. Он ограничивается тем, что показывает пророков древнего Закона, каждого с каким-нибудь аксессуаром, который напоминает о его роли».

Перейти на страницу:

Все книги серии Всемирная история (Центрполиграф)

История работорговли. Странствия невольничьих кораблей в Антлантике
История работорговли. Странствия невольничьих кораблей в Антлантике

Джордж Фрэнсис Доу, историк и собиратель древностей, автор многих книг о прошлом Америки, уверен, что в морской летописи не было более черных страниц, чем те, которые рассказывают о странствиях невольничьих кораблей. Все морские суда с трюмами, набитыми чернокожими рабами, захваченными во время племенных войн или похищенными в мирное время, направлялись от побережья Гвинейского залива в Вест-Индию, в американские колонии, ставшие Соединенными Штатами, где несчастных продавали или обменивали на самые разные товары. В книге собраны воспоминания судовых врачей, капитанов и пассажиров, а также письменные отчеты для парламентских комиссий по расследованию работорговли, дано описание ее коммерческой структуры.

Джордж Фрэнсис Доу

Зарубежная образовательная литература, зарубежная прикладная, научно-популярная литература / История / Образование и наука
Мой дед Лев Троцкий и его семья
Мой дед Лев Троцкий и его семья

Юлия Сергеевна Аксельрод – внучка Л.Д. Троцкого. В четырнадцать лет за опасное родство Юля с бабушкой и дедушкой по материнской линии отправилась в Сибирь. С матерью, Генриеттой Рубинштейн, второй женой Сергея – младшего сына Троцких, девочка была знакома в основном по переписке.Сорок два года Юлия Сергеевна прожила в стране, которая называлась СССР, двадцать пять лет – в США. Сейчас она живет в Израиле, куда уехала вслед за единственным сыном.Имея в руках письма своего отца к своей матери и переписку семьи Троцких, она решила издать эти материалы как историю семьи. Получился не просто очередной труд троцкианы. Перед вами трагическая семейная сага, далекая от внутрипартийной борьбы и честолюбивых устремлений сначала руководителя государства, потом жертвы созданного им режима.

Юлия Сергеевна Аксельрод

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное

Похожие книги

Иисус Неизвестный
Иисус Неизвестный

Дмитрий Мережковский вошел в литературу как поэт и переводчик, пробовал себя как критик и драматург, огромную популярность снискали его трилогия «Христос и Антихрист», исследования «Лев Толстой и Достоевский» и «Гоголь и черт» (1906). Но всю жизнь он находился в поисках той окончательной формы, в которую можно было бы облечь собственные философские идеи. Мережковский был убежден, что Евангелие не было правильно прочитано и Иисус не был понят, что за Ветхим и Новым Заветом человечество ждет Третий Завет, Царство Духа. Он искал в мировой и русской истории, творчестве русских писателей подтверждение тому, что это новое Царство грядет, что будущее подает нынешнему свои знаки о будущем Конце и преображении. И если взглянуть на творческий путь писателя, видно, что он весь устремлен к книге «Иисус Неизвестный», должен был ею завершиться, стать той вершиной, к которой он шел долго и упорно.

Дмитрий Сергеевич Мережковский

Философия / Религия, религиозная литература / Религия / Эзотерика / Образование и наука
Соборный двор
Соборный двор

Собранные в книге статьи о церкви, вере, религии и их пересечения с политикой не укладываются в какой-либо единый ряд – перед нами жанровая и стилистическая мозаика: статьи, в которых поднимаются вопросы теории, этнографические отчеты, интервью, эссе, жанровые зарисовки, назидательные сказки, в которых рассказчик как бы уходит в сторону и выносит на суд читателя своих героев, располагая их в некоем условном, не хронологическом времени – между стилистикой 19 века и фактологией конца 20‑го.Не менее разнообразны и темы: религиозная ситуация в различных регионах страны, портреты примечательных людей, встретившихся автору, взаимоотношение государства и церкви, десакрализация политики и политизация религии, христианство и биоэтика, православный рок-н-ролл, комментарии к статистическим данным, суть и задачи религиозной журналистики…Книга будет интересна всем, кто любит разбираться в нюансах религиозно-политической жизни наших современников и полезна как студентам, севшим за курсовую работу, так и специалистам, обременённым научными степенями. Потому что «Соборный двор» – это кладезь тонких наблюдений за религиозной жизнью русских людей и умных комментариев к этим наблюдениям.

Александр Владимирович Щипков

Религия, религиозная литература