Монахи Константинополя III—IХ вв. Жизнь за стенами святых обителей столицы Византии

Итак, в монастырях, как недавно основанных, так и старых, искусство каллиграфии занимало почетное место среди многочисленных и разнообразных видов интеллектуальной деятельности монахов. Мы не имеем документов, которые позволили бы точно определить, какой вклад внесли эти монашеские школы столицы в обучение каллиграфии монахов других монастырей Востока или византийского Запада, но допустимо предположить, что это влияние было значительным и пропорциональным одновременно известности каллиграфических мастерских и количеству выпускавшихся ими документов. Например, известно, что сочинения Феодора Студита и в частности его наставления, очень много раз встречаются в монашеских библиотеках и среди рукописей, хранящихся в нашей Национальной библиотеке. Допустимо предположить, что многие из этих экземпляров переписаны монахами самого Студийского монастыря. И в самом деле, разве уже не было рассказано о том, что во время самых жестоких преследований, когда монахи студийской братии оказались рассеяны по миру далеко от своего монастыря, их бесстрашный игумен писал своим ученикам наставления, которые не мог произнести голосом, и подчиненные ему монахи почтительно и заботливо передавали друг другу письма и речи своего глубоко почитаемого отца-настоятеля? В XI и XII веках этот монастырь, хотя и потерял свое прежнее великолепие, продолжал литературные связи с общинами византийской Италии, и святой Варфоломей, настоятель монастыря Святой Марии в Росано, приезжал в Константинополь за книгами, которые были необходимы подчиненным ему монахам. Даже сейчас легко распознать влияние Студийского монастыря в правилах, которыми устав другого монастыря Южной Италии, монастыря Святого Николая в Казоле, предписывает монахам об уважительном отношении к книгам и необходимости для каллиграфов трудиться заботливо. То же самое и этими же словами было сказано в Конституции Студийского монастыря. «Если кто-то, получив книгу, плохо заботится о ней, если он оставляет ее открытой, если он вырывает из нее лист, он будет наказан суровым покаянием. Такое же возмездие ждет каллиграфа, если он не копирует в точности оригинальную рукопись, не воспроизводит тщательно знаки ударения и точки, если из-за плохого настроения ломает свое перо, если повреждает рукопись или портит ее пятнами».

Нельзя отрицать существование в монастырях византийской столицы мастерских каллиграфии, организованных согласно установленному порядку, а также их большое влияние и их процветание, о котором свидетельствует большое число рукописей, выпущенных этими научными лабораториями, и нет сомнения, что большинство переписчиков были священниками или монахами; но, к сожалению, невозможно составить список монахов-каллиграфов, живших в интересующую нас эпоху: слишком мало старых рукописей подписаны и датированы. Кроме уже названных нами монахов и игуменов, о которых мы, кстати, знаем благодаря авторам их биографий, а не благодаря их подписям под работами, переписчик, если указывал, что он монах, очень редко добавлял к этому название монастыря, в котором он писал. До XII века можно с трудом найти восемь или десять случаев, когда имя каллиграфа было дополнено названием монастыря: Феодор из монастыря Святого Иоанна Крестителя на Петрионе, Николай из монастыря Святого Феодора, Константин из монастыря Святой Евфимии, Иоанн из монастыря Богородицы, Анфим из монастыря Святого Лазаря, монах Арсений «из монастыря Предтечи, который находится возле цистерны Аэция и в прошлом назывался Петра». И когда эти монахи подписывали своим именем законченную ими копию, они почти всегда использовали слова, которые в первый момент удивляют скромностью и смирением. Каллиграфы как будто извиняются за то, что они такие недостойные люди: они непрерывно напоминают о своей греховности, о своих слабостях, о своих проступках. Они просили будущих читателей молиться за них, просили о заступничестве пречистую Богородицу, просили Бога о милосердии к ним. Анастасий, переписчик одной из наших самых ранних датированных греческих рукописей, завершает свой труд словами: «Вспомни, Спаситель, творец вселенной, по молитве пречистой Матери Божией, об Анастасии, трудолюбиво писавшем эту книгу, которую я подношу тебе в дар своими руками. Причисли его к праведникам, а перед этим прости ему его многочисленные прегрешения». Все эти каллиграфы, когда они решались сообщить свое имя, не просили Бога и людей о милосердии так долго и так поэтично, как сделал это Анастасий; они (по крайней мере, обычно) добавляли к этому имени какой-нибудь эпитет, выражающий скромность. Иногда переписчик называет себя невежественным и неразумным, как сделал иеромонах Леонтий; иногда жалким и несчастным, как сделал монах Никифор; чаще всего они использовали, словно канцелярскую формулировку, более простые и более близкие к истине выражения «грешный монах», «смиреннейший и ничтожный монах», например: Антоний, смиреннейший монах; Кирилл, грешный монах и священник; Неофит, грешный монах; еще был монах Климент, «грешный катигумен».