Златоуст не только ввел новую систему исполнения псалмов и песнопений. Он сделал больше: он в многочисленных проповедях старался, чтобы его слушатели почувствовали пользу, красоту и обаяние мелодий и псалмов. «Зачем нужна мелодия? Почему псалмы надо петь? – спрашивал он. – Потому что люди – вялые и ленивые, они быстро устают от чтения христианских истин. Бог видит все это и потому решил добавить к своим наставлениям изменения ритма. Так очарование музыки становится мощным толчком, который заставляет рты открыться для благочестивых гимнов. Ибо ничто так не возвышает душу, так не окрыляет ее, не отрывает ее от земли и не вырывает ее из оков тела, ничто так не внушает ей любовь к философии и презрение ко всей этой плотской жизни, как музыкальный ритм, как божественная ритмичная мелодия». Епископ, несомненно, думал о песнопениях, которые Арий сочинил для различных слоев общества и которые очень быстро стали популярными, когда описывал влияние пения на души: «Оно смягчает и утешает горе и слезы детей в колыбелях…Разве путешественники не напевают мелодии, чтобы обмануть дорожную скуку?.Виноградарь, который возделывает землю, срывает виноград, топчет его в давильне, примешивает ко всем этим трудам какой-нибудь напев. Матрос, работая веслом, поет слова на ритмичную мелодию. Женщины, которые своим проворным челноком ткут холст, тоже примешивают к своей работе одиночные песни или гармоничное хоровое пение». Затем он добавляет слова, которые являются главной целью его речи: чтобы удовлетворить эту естественную склонность нашей души наслаждаться очарованием музыки, Бог изобрел пение псалмов. Мы получаем от этого пения величайшую пользу. Нужно забыть сладострастные песни, они – создания демона и причина очень многих гибелей. Когда вы поете псалмы из глубины сердца, во славу Господа, вы привлекаете к себе благодать Святого Духа, который освящает ваши сердца и уста. Убеждайте же, говорит он дальше, убеждайте своих жен и своих детей примешивать к трудам песнопения. До и после еды благочестиво пойте псалмы во славу Бога. Другие превращают свои дома в театры, а вы превратите свой в церковь, и пусть в нем звучат молитвы и псалмы, и концерт пророков, и мелодии благочестивых душ. Это святое пение подходит для любого возраста и любого общественного положения – богатым и бедным, молодым и старикам. Ничто не может ему препятствовать – ни грубость голоса, ни незнание размера. Оно – не результат предыдущих долгих упражнений: человек становится очень умелым в нем, если его душа добродетельна, ум сосредоточен, а сердце чисто. Это пение псалмов, особенно мысленное, доступно всем – в лагерях, в мастерской, в суде, при проходе через форум, на улицах, в компании: душа всегда может петь Богу бесшумно. Но эта привычка предполагает долгий опыт пения псалмов. Если иногда смысл слов вам непонятен, разве это важно? Все равно пойте. Пойте и запоминайте хотя бы ответы. Произносите их часто каждый день, они будут охранять вашу душу от окружающих ее опасностей. Пусть эти благословенные припевы станут правилами вашей жизни».
Как уже было справедливо отмечено, «можно сказать, что в этом таком завершенном и таком интересном отрывке Златоуст не только объясняет преимущества пения псалмов, но и неявным образом создает теорию христианской поэзии – такой, какой эта поэзия была в IV веке, какой она была у Амвросия, Пруденция и Григория Назианзина. Все его доводы в пользу псалмов одновременно показывают пользу и необходимость религиозной поэзии и доказывают, что она вовсе не была создана искусственно, а имела глубокие корни в потребностях христианского сообщества».
И Златоуст не ограничился тем, что раскрыл перед умами своих слушателей красоту псалмов и необходимость священных песнопений, он пошел дальше: требовал от мужчин участия в ночных службах в церквях. То, чего он лишь добивался от обычных мирян, он сделал обязанностью для своих подчиненных из духовенства, к большому горю не слишком усердных священников, которые привыкли спать всю ночь и которые никогда не простят своему епископу, что он так невежливо нарушил их сон.
Златоуста не заставили отступить возражения, которые он, должно быть, часто слышал и которые сформулировал в своих проповедях так: «Чтобы найти для себя оправдание, вы говорите: „Разве я монах, чтобы петь так псалмы?” Если бы вас попросили спеть распутную или нечестивую песню, – отвечает он жалобщикам, – то большинство из вас с наслаждением поспешили бы согласиться. Значит, вам больше, чем кому-либо другому, нужны размышление и пение псалмов, ведь солдату, который всегда находится в опасности на поле боя, необходимы средства защиты».