Монахи Константинополя III—IХ вв. Жизнь за стенами святых обителей столицы Византии

Причину этого надо искать в состоянии общества, религии и литературы византийской Греции. По мнению вежливого судьи, отца Буви, специально изучившего эту новую поэзию, «христианская цивилизация, развитие догмы, великолепие культа, набожность народов – все побуждало к поэтическому творчеству. Но, с другой стороны, древние ритмы были мертвы, количество слогов больше не ощущалось, даже сам язык изменился. Но это не важно: верующие торопятся в базилики, Богоматерь творит все новые чудеса, земля и небо требуют песнопений – значит, нужно петь, и, если слагать стихи по древним правилам стало невозможно, пусть люди поют прозу. Действительно, песнопения стали писать прозой, а поскольку ораторы сами придумывали для них мелодии, их стали называть мелодами. Но всеми этими прозаическими словами руководило и давало им жизнь ударение. Вот почему ударение стало душой мелодии так же, как было душой речи. Эти мелодии, исполнявшиеся в больших церквях, вскоре стали популярными. Сначала их повторяли слово в слово, потом додумались до того, чтобы сочинить другие слова с теми же паузами и теми же тоническими слогами, и ритмика для новой лирики была создана».

К этим причинам следует добавить еще одну, чисто богословскую, «не выясняя, осознавали ее сочинители или с закрытыми глазами повиновались плану божественного промысла, который направлял их вдохновение». Античные стихотворные размеры, нечеткие и растяжимые, плохо подходили для того, чтобы выражать истины из символа вселенской веры, то есть точные и неизменные формулировки, не оставлявшие никакой лазейки еретическим тонкостям. При новом методе сочинения гимнов, который был основан на количестве слогов и месте ударения, становилось невозможно добавить или убрать даже один слог: изменение заметил бы даже самый простодушный из верующих. Не только слоги были сосчитаны и зафиксированы неизменными правилами, но более того: эта система, это пение, первые буквы гимнов помогали овладеть памятью. Поэтому слова священных текстов, положения символа, приветственные возгласы в честь мучеников или святых стали неизменными формулами, в которых строфы были, если можно так сказать, обездвижены и превратились в штампы, в которых нельзя было сдвинуть с места ни одного слова, ни одной йоты.