Монахи Константинополя III—IХ вв. Жизнь за стенами святых обителей столицы Византии

Отец Буви пишет, что «еще в словаре греческой лирики слово „тропос” означало ритм и мелодию. В годы третьей Олимпиады муза подсказала Пиндару новый великолепный „троп”. В другом случае поэт воспевает на лидийский мотив („троп”) победу молодого Азопихоса. Тем же словом „троп” Вакх называет различные виды музыки. По словам господина Криста, от слова „тропос” могло быть образовано уменьшительное „тропарион”, так же как от слова „эйде”, означавшего в Античности лирическое стихотворение, александрийцы образовали слово „эйдуллион” (давшее начало нашему слову „идиллия”. – Пер.)». Но что бы мы ни думали о происхождении тропаря и этимологии его названия, общепринятое значение этого слова – традиционная молитва, противопоставленная молитве библейской. Когда он отделен от остального текста, он – прозаический отрывок, свободный от любых правил и похожий на литургический троп латинского Средневековья. Если же он является частью песнопения, это строфа, которая точно, слог за слогом и ударение за ударением, соответствует первой строфе, начальному тропарю, который называется «ирмос» и определяет форму всех последующих тропарей. Кроме силлабического и тонического согласования, тропари одного песнопения чаще всего связаны между собой акростихом, который начинается в ирмосе и служит для того, чтобы видимыми и ощутимыми знаками отмечать границы между строфами. В стихотворениях Романа первые буквы тропарей иногда следуют одна за другой в алфавитном порядке, но чаще всего из них складывается монашеская формулировка, в которую входит имя гимнографа. Обычно этот монах из монастыря Богородицы «в Кирах» в таких случаях называл себя характерным для монахов словом «смиренный»: «смиренного Романа гимн», «смиренного Романа псалом, эпос, поэма». Чтобы сказанное стало понятней, пусть читатель разрешит автору показать ему несколько самых прекрасных тропарей Романа Мелода (Сладкопевца). Рядом с ирмосом будет напечатан соответствующий тропарь. Первый пример взят из песнопения, сочиненного Романом в честь святых апостолов. Ирмос этого песнопения, начинающийся словами «соделай ясным язык мой», – один из самых часто употребляемых из всех, которые описал кардинал Питра и входят в «Аналекты» («Собрание гимнов». – Пер.).

Кондак в честь святых апостолов.

Ирмос: «Соделай ясным язык мой, Спаситель мой, расшири мои уста и, исполнив их, умили мое сердце, да последую тому, что говорю я, и да первый сделаю то, чему я поучаю. Ибо всяк творяй и учай, говорит (Писание), сей велий есть. Итак, если я говорящий не делаю, то я буду как медь звенящая. Почему даруй мне говорить должное и делать полезное, Ты, Единый Ведущий сердца».

Тропарь 8 (у православных 6. – Пер.): «Петр, любишь ли меня? Делай то, что я говорю: паси стадо мое и, любя тех, которых Я люблю, имей сострадание к согрешающим; взирай на мое к тебе милосердие, как Я принимал тебя трижды отвергшагося. Ты имеешь разбойника, привратника райскаго, ободряющего тебя; к оному пошли тех, которых желаешь. Чрез вас обращается ко мне Адам, вопия: „Создатель, пошли мне разбойника привратника, ключеносца Кифу, – Ты, Единый Человеколюбец”».

Это стихотворение так же, как большинство остальных, имеет как бы двойную основу – начальный тропарь, который служит своего рода прелюдией и не управляет последующими, но имеет общий со всеми остальными строфами повторяющийся возглас – рефрен, которым неизменно завершается каждый из двадцати пяти тропарей, составляющих песнопение. Кардинал Питра пишет, что этот первый тропарь – как бы антистрофа, предшествующая строфе. Это начало называет основную идею праздника и горячую просьбу к Христу: «Ты, который сделал рыбаков более учеными, чем ораторы, и разослал их как глашатаев по всей земле, в Своей неизреченной милости к людям, о Христе Боже, укрепи ими свою церковь, низведи на верующих в Тебя Твое благословение, Ты, единственный, знающий тайну сердец».

За этой начальной прелюдией, которая является кондаком в точном смысле этого слова, следует вторая строфа (икос), которая немного длиннее и уже немного конкретнее рассказывает о празднике. В ней поэт продолжает выводить на сцену действующих лиц: «Этих бесстрашных посланцев божественного слова, этот хор Твоих апостолов, Ты, Господи, их корифей, призвал воспользоваться Твоими благами и вечным покоем, ибо их труд и их смерть Ты ценишь выше, чем все жертвы всесожжения, – Ты, единственный, знающий тайну сердец».

Затем идет ирмос, то есть строфа-образец, которую поют на нежный и торжественный мотив, и с нее начинается поэма. Это начало подобно началу древних лирических стихотворений или античных эпопей. «Дай моему языку красноречие, о мой Спаситель, открой мой рот, наполни его, коснись моего сердца, чтобы то, что я проповедую, я исполнял, то, чему я обучаю, я делал первый. Ибо сказано, что велик тот, кто исполняет Твое слово и обучает ему. Если я не буду делать то, что я говорю, я буду как кимвал звучащий. Позволь же мне говорить то, что следует, и делать то, что важно, – Ты, единственный, знающий тайну сердец.