Читаем Монахи Константинополя III—IХ вв. Жизнь за стенами святых обителей столицы Византии полностью

Таким был хор древних гимнографов, чьи произведения напоминают античные поэмы, равняются им, а иногда превосходят их по красоте и совершенству. Нет ничего более быстрого, живого, «крылатого», чем ефимнион – тот изящный краткий припев, который естественным образом вырывается из строфы, подводя ей итог и венчая ее. Он – воспоминание о возгласах, существовавших в первоначальной литургии, коллективная молитва, приходящая на смену молитве-литании, религиозный крик целого народа, привыкшего выражать торжественными возгласами разнообразные волнующие его чувства в церкви так же, как на общественных площадях, во время религиозных церемоний не меньше, чем во время церемоний официальных. Тропари, рассеченные во многих местах, спешат в ускоренном темпе к завершающему возгласу, как бегут атлеты к финишной черте, как мчатся сжатые берегами быстрые реки. Они не избавляются от бесполезных частиц и связок, мысль в них всегда остается ясной до прозрачности, а их ритм так же удобен для размышления в одиночестве, как для музыкального исполнения.

Стихи коротки, точны, блестящи, как стрелы, а тропари растягиваются на длинные полные жизни периоды, ничем не уступающие им по сжатости формы и тонкости мысли. Кардинал Питра, хороший судья в этом деле, удивлялся тому, что обнаружил у византийских мелодов, несмотря на строгость правил гимнографии, столько же красноречия и глубины мысли, сколько у древних латинских ораторов.

Но не следует считать, что этот род поэзии, стихи с изящными сжатыми строками, с быстрыми легкими строфами, лишен вдохновения и творческой силы. Древние тропари длинные, но все их строфы до последней буквы акростиха, составленного из начальных (или не только начальных) букв, пронизывает и оживляет одна и та же широкая непрерывная мысль. Так были написаны поэмы до трехсот и даже пятисот стихов на единый сюжет, легко и без видимых признаков усталости автора. Эти поэмы свидетельствуют о том, что их создатели – Роман и мелоды его школы – мастерски владели приемами стихосложения, изобретательным и гибким умом, и в первую очередь изумительной глубиной вероучения. Похоже, что византийская религиозная поэзия в творчестве этих древних мелодов обрела то полнейшее совершенство, которого позже не имела возможности достигнуть. Изобретение канона внесло изменения в технику гимнографии, но нельзя сказать, что эти изменения старой формы перемены пошли на пользу самой поэзии.

Святому Андрею Критскому, иерусалимскому мелоду, приписывают сочинение или включение в литургию поэтического канона из восьми или девяти песен, которые следуют одна за другой и сами делятся на строфы и тропари. Его главное произведение, «Великий канон», состоит из 250 строф. До того, как стать архиепископом Крита, Андрей был монахом знаменитого монастыря Святого Саввы. Он умер примерно в 720 году и успел в царствование Льва Исаврянина сыграть выдающуюся роль в борьбе за иконы. Примерно в это время (точную дату установить невозможно) люди начали забывать произведения Романа. Иконоборческая ересь господствовала в империи три четверти века и за это время заставила монахов разойтись по миру, а школы и академии закрыться. Столичные монахи пострадали от этих преследований больше всех. Их красивые богослужебные рукописи, Евангелиарии, псалтири, сборники гимнов, украшенные роскошными миниатюрами, были уничтожены или изуродованы, и постепенно в разоренных церквях воцарилось молчание: прежняя поэзия кондаков была мертва.

«Чтобы поднять из руин это святилище, – пишет кардинал Питра, – Бог внушил людям мысль восстановить и украсить церковь большим множеством новых песнопений, научных и понятных народу протестов против всех ересей, которые привели восточную церковь к унизительному упадку».

Возрождение опять началось с монастырей, но в этот раз не со столичных, которые находились слишком близко к очагу ереси и были слишком открыты для любых ударов, а из двух более далеких и более спокойных мест – из Палестины и из Южной Италии. В монастыре Святого Саввы возникла вокруг святого Иоанна Дамаскина и Космы Иерусалимского процветающая школа мелодов. Они почти полностью отказались от старой формы кондака ради нового жанра, введенного Андреем Критским. И как возглас был характерной чертой первого периода греческой гимнографии, а тропарь второго, так канон стал отличительным признаком третьего периода.

Перейти на страницу:

Все книги серии Всемирная история (Центрполиграф)

История работорговли. Странствия невольничьих кораблей в Антлантике
История работорговли. Странствия невольничьих кораблей в Антлантике

Джордж Фрэнсис Доу, историк и собиратель древностей, автор многих книг о прошлом Америки, уверен, что в морской летописи не было более черных страниц, чем те, которые рассказывают о странствиях невольничьих кораблей. Все морские суда с трюмами, набитыми чернокожими рабами, захваченными во время племенных войн или похищенными в мирное время, направлялись от побережья Гвинейского залива в Вест-Индию, в американские колонии, ставшие Соединенными Штатами, где несчастных продавали или обменивали на самые разные товары. В книге собраны воспоминания судовых врачей, капитанов и пассажиров, а также письменные отчеты для парламентских комиссий по расследованию работорговли, дано описание ее коммерческой структуры.

Джордж Фрэнсис Доу

Зарубежная образовательная литература, зарубежная прикладная, научно-популярная литература / История / Образование и наука
Мой дед Лев Троцкий и его семья
Мой дед Лев Троцкий и его семья

Юлия Сергеевна Аксельрод – внучка Л.Д. Троцкого. В четырнадцать лет за опасное родство Юля с бабушкой и дедушкой по материнской линии отправилась в Сибирь. С матерью, Генриеттой Рубинштейн, второй женой Сергея – младшего сына Троцких, девочка была знакома в основном по переписке.Сорок два года Юлия Сергеевна прожила в стране, которая называлась СССР, двадцать пять лет – в США. Сейчас она живет в Израиле, куда уехала вслед за единственным сыном.Имея в руках письма своего отца к своей матери и переписку семьи Троцких, она решила издать эти материалы как историю семьи. Получился не просто очередной труд троцкианы. Перед вами трагическая семейная сага, далекая от внутрипартийной борьбы и честолюбивых устремлений сначала руководителя государства, потом жертвы созданного им режима.

Юлия Сергеевна Аксельрод

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное

Похожие книги

Иисус Неизвестный
Иисус Неизвестный

Дмитрий Мережковский вошел в литературу как поэт и переводчик, пробовал себя как критик и драматург, огромную популярность снискали его трилогия «Христос и Антихрист», исследования «Лев Толстой и Достоевский» и «Гоголь и черт» (1906). Но всю жизнь он находился в поисках той окончательной формы, в которую можно было бы облечь собственные философские идеи. Мережковский был убежден, что Евангелие не было правильно прочитано и Иисус не был понят, что за Ветхим и Новым Заветом человечество ждет Третий Завет, Царство Духа. Он искал в мировой и русской истории, творчестве русских писателей подтверждение тому, что это новое Царство грядет, что будущее подает нынешнему свои знаки о будущем Конце и преображении. И если взглянуть на творческий путь писателя, видно, что он весь устремлен к книге «Иисус Неизвестный», должен был ею завершиться, стать той вершиной, к которой он шел долго и упорно.

Дмитрий Сергеевич Мережковский

Философия / Религия, религиозная литература / Религия / Эзотерика / Образование и наука
Соборный двор
Соборный двор

Собранные в книге статьи о церкви, вере, религии и их пересечения с политикой не укладываются в какой-либо единый ряд – перед нами жанровая и стилистическая мозаика: статьи, в которых поднимаются вопросы теории, этнографические отчеты, интервью, эссе, жанровые зарисовки, назидательные сказки, в которых рассказчик как бы уходит в сторону и выносит на суд читателя своих героев, располагая их в некоем условном, не хронологическом времени – между стилистикой 19 века и фактологией конца 20‑го.Не менее разнообразны и темы: религиозная ситуация в различных регионах страны, портреты примечательных людей, встретившихся автору, взаимоотношение государства и церкви, десакрализация политики и политизация религии, христианство и биоэтика, православный рок-н-ролл, комментарии к статистическим данным, суть и задачи религиозной журналистики…Книга будет интересна всем, кто любит разбираться в нюансах религиозно-политической жизни наших современников и полезна как студентам, севшим за курсовую работу, так и специалистам, обременённым научными степенями. Потому что «Соборный двор» – это кладезь тонких наблюдений за религиозной жизнью русских людей и умных комментариев к этим наблюдениям.

Александр Владимирович Щипков

Религия, религиозная литература