Предметы не такие сложные, как я ожидала. Но и они требуют многих часов самоотверженных усилий, чтобы изучить материал и выполнить задания. Мой самый любимый предмет — геология. Раньше я ничего о ней не знала, а теперь с увлечением изучаю горные породы: осадочные, метаморфические, магматические. Я постоянно приношу своему учителю новые камни для идентификации, но когда на одном из занятий он рассказывает, что для формирования скальной породы потребовались сотни миллионов лет, я воспринимаю эту информацию довольно скептически. Я изучила все христианские аргументы, развенчивающие эволюционную теорию, и не настолько проста, чтобы некритически проглатывать подобные «факты». Между нами начинается настоящая научная дискуссия.
«Итак, вы утверждаете что, для того чтобы сформироваться, этой осадочной горной породе потребовалось много миллионов лет, исходя из текущей скорости отложения, которую мы наблюдаем в реке. Возможно ли, что эти многометровые отложения образовались быстро, скажем, во время сильного наводнения?»
«Ну да, я думаю, это возможно».
«Так как же вы можете быть так уверены, что на это ушли миллионы лет?»
«Хм, ну…»
Хотя теперь я уже сомневаюсь в «семидневном сотворении мира», я не хочу принимать новую теорию, не подвергая ее сомнению. Учителя не могут предоставить мне необходимые доказательства. Почему они не могут просто сказать:
Выходит, мне нужно больше знаний, чтобы понять, чему верить.
Я перепроверяю всех и вся. Это новый опыт и свобода, свобода не соглашаться. К счастью, моему преподавателю нравятся наши дебаты. Я подозреваю, что он счастлив видеть заинтересованного студента, а не просто тех, кто проходит курс, потому что он входит в обязательный учебный план.
Я начинаю понимать, что меня воспитывали не задавать вопросов, поэтому я верила тому, что Семья говорила, а не тому, что они делали. Хотя нас учили, что мужчины и женщины в Семье равны, к нам относились по-разному. Почему женщины должны были жертвовать собой и спать с мужчинами, которых не хотели, а мужчин ни к чему не принуждали? Почему мы должны были прислуживать и угождать мужчинам, а они не должны были ухаживать и помогать женщинам, ведь нам все время говорили, что мы равны?
Я начинаю понимать всю несправедливость идей, с которыми я выросла. В Семье нам внушалось, что хорошая женщина должна быть женственной, заботливой, служанкой для всех. А женщина, которая стремится к карьере, к роли, отличной от роли матери, кухарки, учительницы или секретаря, считалась высокомерной, и от нее все отворачивались.
Тем временем я пытаюсь ориентироваться в этой новой культуре. В баре у меня появляется друг — Райан, который знакомит меня со своими приятелями. Мы разъезжаем в их пикапе, они учат меня калифорнийскому сленгу (так я узнаю слова типа «смачный» и «стремный»). Мы слушаем их любимые американские группы, в том числе
Я часто ошибаюсь, неверно истолковывая социальные сигналы. При встрече и прощании я готовлюсь к поцелуям в обе щеки, как это делают португальцы, но большинство американцев просто обмениваются рукопожатиями. Я сохраняю привычку к культуре Семьи и обнимаю всех своих друзей. Правда, некоторые парни считают, что если я их обнимаю, то показываю им свою симпатию. Поэтому когда они видят такой же жест в отношении другого мужчины, то часто с недоумением смотрят на меня.
Но им всем невдомек, что мои дружеские проявления не имеют ничего общего с настоящей симпатией к мужчине.
Но то, что вбивалось мне с самого детства, непросто уходит из моей жизни. Несколько парней, с которыми я ходила на свидания, принуждали меня к сексу, а я в тот момент не понимала, что имею право им отказать. Вот так срабатывало Семейное воспитание. После этого я была так зла на себя и на мужчину за то, что он на меня надавил, а я не смогла сказать «нет». Поэтому я решила по возможности вообще избегать общества мужчин.
Но несмотря на свой внутренний раздрай, я наслаждаюсь вновь обретенной свободой. Теперь я уверена, что не смогу больше вернуться к полной ограничений жизни в Семье. Я собираюсь добиться успеха здесь.