Монашка и дракон

— Это всего лишь куклы, — объявил он. Его просто переворачивало от злости на тупых, ограниченных людишек, а больше всего на Ингунду, испортившую развлечение. — Здесь нет никакого колдовства. Сейчас все, кто безмозглый дурак, тихо выходят отсюда и отправляются работать. Тихо, я сказал! Один шорох или слово — сам сверну тому идиоту шею. Остальные, кто хочет остаться и досмотреть, остаются и смотрят. Но если я услышу хоть полшума — сам сверну тому идиоту шею. Считаю до трех, а потом госпожа Виенн продолжит свое представление. Раз… — он сел в кресло, жестом предложив монашке пройти за импровизированную сцену.

Виенн кивнула, хотя глаза у нее опять стали огромными, как блюдца, а потом бочком скрылась за простыней. Снова зазвучала музыка, и Гидеон с удовольствием произнес:

— Два…

Ингунда села, сложив руки на коленях. Арнегунда посматривала на нее виновато, но тоже никуда не ушла.

— Три… — выглянув из-за спинки кресла, Гидеон с удовлетворением отметил, что большинство слуг остались в зале. Может, и все остались — он не пересчитывал их.

Но Виенн уже продолжила сказку, хотя на первых порах голос у нее срывался, и ей пришлось прокашляться:

— «Куда ты идешь, милый юноша?» — спросила старушка, заворачиваясь в королевский плащ, который подарил ей принц. «Я ищу прекрасную принцессу, чтобы жениться на ней, но не судьба мне, видно, найти такую». Но старушка обрадовалась, услышав это. «Ого! — воскликнула она. — А ведь я знаю одну красавицу, зовут ее Принцесса-Апельсин. Видел бы ты ее! Личико смуглое, румяное, глаза темные, губы алые — красавица!». И принц взмолился: «Скажи поскорее, добрая женщина, где найти ее? Потому что мне кажется, что я уже полюбил, и это навсегда…».

36. Актеры снимают маски

После неудачного побега я встретила утро с тревогой. Вроде бы, дракон не так уж на меня и разозлился, только кто знает — не передумает ли он? Но пришла Фрида и ни словом не обмолвилась о том, где я пропадала. Она болтала, рассказывая обычные замковые сплетни — кто из поварят вчера опрокинул кувшин с молоком, и как конюхи выпили слишком много после вчерашней обедни. Я внимательно следила за служанкой, но с ее стороны не последовало и полнамека. Нет, ей и правда ничего не было известно.

К завтраку дракон и его брат не явились — снова выехали из замка и их ждали только к вечеру, старшие конкубины предпочли не заметить меня, зато Нантиль побледнела, как смерть и опустила голову. Я подошла к ней поговорить, когда Ингунда с сестрой удалились, и взяла за руку:

— Тебе не слишком досталось? — спросила я виновато.

Да, убегая, я не подумала, что могут быть наказаны те, кто к побегу не имел никакого отношения.

Она покачала головой, но выглядела такой грустной, что я не поверила. На мои расспросы Нантиль отвечала односложно и невпопад. В конце концов, я перестала ее пытать, и больше между нами не было сказано ни слова о моем бегстве, как будто его и не было.

Теперь я с удвоенным рвением взялась за театр. Это помогало избавиться от чувства вины, которое глодало меня почище яблоневого червя. Вина и… стыд. Я не могла смотреть в глаза дракону, и старалась избегать встреч, насколько можно их избегать, проживая под одной крышей. Но он не настаивал на общении и даже, как будто, позабыл обо всем, и это позволило мне подойти к нему вечером среды и спросить о театре.

У нас с Нантиль все было готово для представления, и Офельен (тоже, кстати, не проронивший ни слова о воскресной прогулке в церковь) сделал деревянную раму, за которой мы с Нантиль могли расположиться с нашими куклами и прочим театральным реквизитом. На раму натянули простыню, закрепив ее булавками, хотя Фрида ворчала, что мы портим белье, и раздобыли два светильника, которые давали прямой и сильный свет.

В доме отца часто устраивали театральные представления, но я всегда присутствовала на них в качестве зрителя, а теперь мне не терпелось попробовать свои силы и в качестве актера.

Похоже, дракону моя затея тоже пришлась по душе, да и все обитатели замка собрались в зале, чтобы поглазеть на нас. И все шло хорошо, пока не вмешалась старшая конкубина.

Обвинения в колдовстве и поднявшаяся потом неразбериха испугали меня, но еще больше испугал дракон. Пощечина Ингунде, голос, похожий на звериный рык!.. Я едва смогла припомнить сказку, чтобы продолжать представление, и окончательно пришла в себя, только когда принц прибыл в заколдованный апельсиновый сад, чтобы похитить прекрасную заколдованную принцессу…

Нантиль помогала мне с куклами. Руки у нее отчаянно дрожали, но когда дело дошло до реплик, моя помощница справилась прекрасно. Я прислушивалась, что происходит по ту сторону простыни, заменившей нам сцену, и не слышала ничего. Что это значит? Зрителям нравится, но они помнят драконьи угрозы? Или мы позорно провалились, и наш театр оказался никому не интересен? Но сначала всем понравилось, разве нет?..