- Я сам отвечу на обвинения в суде, – высокомерно подчеркнул Хуан. И обратился к Колибри: – Будь спокоен, мальчик. Я вернусь за тобой, как только меня отпустят.
Он ласково погладил ладонью по кудрявой головке. Затем ушел вглубь камеры, а Ноэль молча вышел, взяв Колибри за руку. Хуан вернулся к решеткам, нагнулся, чтобы взглянуть на полоску узкого голубого неба, которое тонким кинжалом воспоминаний пронзило душу. Он пробормотал:
- Благодарность, благодарность. И все же, она сказала «счастье». Был такой свет в ее глазах… Почему они так светились? Она уже знала, надеялась сбежать? Что было в ее глазах? Свет победы? Может насмешка? В ее глазах светилась любовь, но для кого?
Руки сжали крепкие решетки, он опустил голову и посмотрел на темные и обточенные стены двора. Волна огромной печали накатилась на душу, и в этой волне надежда потерпела крушение:
- Да, это любовь. Любовь… для Ренато!
Гигантская волна набежала на пляж, почти у самых ног Моники, а затем море будто утихло. Свет нарождавшегося дня, который глаза Хуана видели сквозь решетки камеры, омывал с ног до головы изящную неподвижную женщину, устремившую взор голубых глаз на широкое море. Невероятно, что она вернулась. Она находилась на беспокойном острове, на родной земле, среди темных крутых обрывов и маленького пляжа, брачного ложа любви Айме и Хуана. Для чего она вернулась сюда? Что за отчаянное желание снова вонзить кинжал в рану? Что за нелепое желание убить, замучить себя, что за чувство толкало ее к этому месту? Она не знала. Словно монахиня сжимала веревки власяницы, чтобы ранить плоть, так и мысль рвала ей душу, хлестала чувства, мечты, безумную любовь к Хуану. Она подошла к пещере, как в былое время Айме, точно также произнесла имя, словно целовала его:
- Хуан, мой Хуан! – и еще печальней: – Но нет. Никогда он не был моим. Никогда… Никогда… Всегда принадлежал ей, задохнулся в ее запахе, утонул в ее грязи! Только ради нее он живет, только ее и ждет!
Как подкошенная, она упала на колени, повторяя жест Айме в этом месте. И заплакала горючими слезами.
- Я должна забыть, изгнать из сердца его видение. О…!
Вдруг она вспомнила Ренато, былую любовь, отравлявшую ее отрочество, ставшей для нее привычкой, которая теперь являлась лишь тенью в душе. Нет, она не любит Ренато, ее удивило, что она его любила; его облик исчез, а вместо него появился облик Хуана, понимавшийся огнем из самой глубины души:
- Хуан, пират. Хуан, дикарь. Хуан Дьявол…
Она не могла остановить поток рыданий. Что-то пронзило ее сердце и плоть: руки, сжимавшие ее, губы, близкие к ее губам, взгляд ненависти или любви, горевший пожаром в глазах Хуана.
- Любовь. Да, любовь к Айме. Любовь навсегда! Нескончаемая любовь!
Легко и покачиваясь, с нежной улыбкой и жарким взглядом, источая искушение и желание, Айме де Мольнар вышла к Ренато из спальни в прилегающую комнату, где на старом столе валялась куча записок и бумаг, лежали закуски, бутылка холодного шампанского, ароматные фрукты и разные сласти, на которые не обращалось ни малейшего внимания.
- Мой Ренато, сколько можно?
- Пожалуйста, дай мне закончить.
- Закончить что? Ты провел ночь с этими бумагами, только и делал, что перечитывал и смотрел на них.
- Ночь? – пробормотал смущенный Ренато. – Да. Конечно. Невероятно. Прошла ночь, уже новый день.
- Ты и не заметил, что я провела ночь в ожидании тебя? – жаловалась избалованная Айме.
- Прости меня. Я предупреждал, что буду занят. Решил, что ты ляжешь спать, не так ли? Прости. Я не заметил, как пролетело время, и…
- Ренато, куда ты?
- В ванную, куда же еще? Побриться и сменить одежду. В таком виде я не могу пойти в суд.
- Ты пойдешь в суд? Можно отправить представителя. Если пойдешь, то ужасно долго там пробудешь. У тебя есть право послать адвоката. Ноэля, к примеру.
- Ноэль ничего не знает о деле. И я не желаю, чтобы он вмешивался, не говоря о том, что его не примут в комиссию. Он сочувствует Хуану.
- Это имеет значение? Разве не ты ему платишь?
- Я не плачу за его совесть. Сердце и чувства принадлежат только ему.
- Ладно. Ты затянул гайки. Тебе так хочется осудить Хуана. Бедный Хуан!
- Теперь его пожалеем? – прервал раздраженный Ренато. – Лучше бы пожалела сестру. Она единственная жертва.
- Почему люди сначала умирают, а только потом признают ошибку? Теперь ты думаешь только о Монике.
- Хотя бы и так, пусть хоть кто-то подумает.
- И только сейчас ты это почувствовал? – не сдержалась разъяренная Айме.
- Ну хорошо. Даже если и так.
- Даже если так, что именно? – злобно давила Айме. – Заканчивай! Скажи наконец! Даже если и так, ты не ответил ей на чувство, о котором она старательно молчала так долго. Ты не ответил на любовь моей сестры, которую она чувствовала всегда, эту любовь ты не увидел, а теперь она для тебя что-то значит? Скажи же наконец! Скажи, что она значит для тебя, и что ты чувствуешь ко мне, будучи женатым на мне, а не на ней! Признайся же!
- Хватит! Твоя ревность смешна! Я лишь хочу исправить твою ошибку.