Монологи и диалоги о постмодерне и постмодернизме

Нельзя также отвергать утверждения и действия, не обоснованные доказательством и опытом. Рациональное поведение не становится рациональным только потому, что оно основано на логической аргументации, поскольку те, кто готов принимать во внимание аргументы и опыт, то есть люди, которые уже признали такой рационализм, – только они и будут проявлять к нему интерес. Поэтому рационалистический подход не может быть обоснован ни опытом, ни аргументами, он вытекает (по крайней мере, гипотетически) из акта веры – веры в разум и, прежде всего, в разум других людей[56].

Предпосылки рационального поведения заключены в таком институциональном устройстве общества и в таких традициях, которые обеспечивают индивидуальную свободу самовыражения, критический анализ чужих аргументов и опыта, терпимость к мнению других, беспристрастность, ответственность и гуманистическую направленность человеческих действий и поступков[57].

Из вышесказанного следует, что приращение знания и его использование на практике есть результат коммуникации всех заинтересованных сторон, а не только ученых. Сегодня в социальном управлении широко используются модели, раскрывающие поэтапные действия и взаимодействия групп интересов (групп населения, общественных организаций), исследователей (экспертов) и представителей органов власти в процессе принятия решений[58].

Несколько отвлекаясь от методологических проблем, заметим, что всеобщая коммуникация реализует и функцию демократизации общества. Очевидно, что модернизм привел к ситуации, когда обычные люди оказались фактически исключены из процесса обсуждения важнейших проблем познания и бытия. Ученые и другие группы, относящиеся к элите общества[59], фактически узурпировали право на познавательную деятельность, выработав особый изощренный язык, непонятный рядовому гражданину. Да и сами исследователи, во многом вследствие растущей специализации знаний, уже с трудом понимают друг друга. Тем самым в западных демократических обществах возникают тоталитарные тенденции, еще раз подтверждая истину о том, что капитализм и тоталитаризм были дополняющими друг друга проектами эпохи модерна, имеющими корни в рационализме эпохи Просвещения. Поэтому постмодернисты утверждают, что именно отрицание веры во всесилие науки и ее языка открывает дорогу к подлинной демократии.

Второй аспект принципа депривилегизации науки заключается в задействовании в познании не только всех заинтересованных сторон, но и всех познавательных систем – искусства, религии, обыденного сознания. У постмодернистов в большинстве случаев речь идет о синтезе познавательных возможностей науки и искусства. Способность постмодернистского метода улавливать социокультурный контекст и коннотации понятий, а также образность языка постмодернистских текстов определяют то, или определяются тем, что постмодернизм дрейфует в сторону искусства. Последнее позволяет включить в социальный анализ ассоциации, интуицию и эмоции, без учета которых изучение людей уподобляется изучению вещей. В результате синтеза науки и искусства мир описывается более емко и ярко, а количество осмысляемых проблем резко возрастает. Сближение, по крайней мере, с философией декларируется и со стороны искусства. В своей литературоведческой работе М. Эпштейн утверждает: «Все философские школы и художественные направления теперь становятся знаками культурного сверхъязыка, своего рода клавишами, на которых разыгрываются новые полифонические произведения человеческого духа»[60].

Кроме того, депривилегизация может пониматься не как депривилегизация науки в целом, а как депривилегизация внутри нее ведущей парадигмы и наиболее эффективного метода. В западной литературе эта установка именуется эпистемологическим плюрализмом, но ее можно назвать и политеоретичностью. Речь идет, прежде всего, о том, что в соответствии с теорией научных революций Т. Куна, научные парадигмы исторически сменяют друг друга, причем новые парадигмы в познавательном смысле считаются более адекватными. Однако сегодня: «Никакой моноязык, никакой метод уже не могут всерьез претендовать на полное овладение реальностью, на вытеснение других методов, им предшествовавших»[61]. Поэтому в познавательный процесс должны быть включены все методологические и методические возможности науки. Если каждую из гипотез можно проверить различными методами и в той или иной степени подтвердить, то это означает существование множества равноправных теорий, объясняющих одни и те же феномены. Однако по этому поводу возникает вопрос, не имеющий удовлетворительного ответа. Каким образом можно совместить аналитическую традицию, развиваемую постмодернизмом, с другими традициями, которые отрицают текстуальную тотальность социального мира?