Монстр в ее постели

Сейчас я выпровожу участкового, отправлю домой Пашку, нахлобучу соседке (правда что-то она не торопится выходить, чует неприятности, зараза). А потом разберусь с блинной щедростью Богдановой. Даже не знаю, что я буду с ней делать, раз уж ей полегчало настолько, что открылась чакра дать всем блинов и утреннего счастья.

Глава одиннадцатая

Даша

Блинчики – просто ответная любезность за вчерашний обед. Бартерные отношения.

Он нам супчик и курицу, я – яичницу. Он бургеры, я – блинчики. В этом ведь нет ничего особенного? Мы вынуждены сосуществовать в одном пространстве и нужно уметь договариваться. Было бы лицемерием отрицать, что Исаев помог нам, когда я заболела. Он мог отмахнуться и сделать вид, что все это не его проблемы, но повел себя совершенно неожиданным образом.

Так что я всего лишь выражаю благодарность.

Стройная теория, которая не выдерживает никакой критики.

Именно потому что на добро надо отвечать добром я избегаю смотреть на Вадима. И именно потому что сделала завтрак всего лишь из благодарности, внимательно вслушиваюсь в звуки из коридора, пытаясь понять, как он отреагировал на блины.

Меня все еще накрывает слабостью и приступами кашля, но жаропонижающие действуют все дольше и дольше, а температура не поднимается выше тридцати семи. Кажется, я иду на поправку, и это прекрасно. А вот карантин – досадно. Сосед вынужден работать на полу в подъезде, соседи вызывают полицию, и весь подъезд уже в курсе, что мы с Ваней живем не одни. Только бы слухи не дошли до школы или опеки! Мы вряд ли сыграем трогательную историю любви репетитора и старшей сестры его подопечного.

Наконец хлопает дверь, и я вскакиваю из-за стола, судорожно делая вид, что занята сворачиванием блинчиков. За моей спиной раздаются тяжелые шаги. Исаев молчит, и я не поворачиваюсь, а сердце бьется так сильно, что воздуха не хватает сильнее, чем обычно.

– И что это было? – интересуется он.

– М-м-м? Завтрак.

– Завтрак. Вот как. С чего вдруг?

Мне кажется, или Вадим зол? Не такой реакции я ждала на стопку вполне вкусных блинов. Я прекрасно помню его реакцию на яичницу и – стыдно признаться – рассчитывала на нечто подобное и в этот раз. Что не так?

– Ты заказал нам обед. Теперь моя очередь.

– Ах, у нас расписание.

– Я тебя не понимаю. В чем проблема? Не хочешь – не ешь. Считай, что я приготовила для Вани. Не знаю, кто тебя укусил, но…

– А ты всем, кто к тебе заглядывает, завтраки готовишь или только симпатичным?

Я замираю и удивленно роняю нож. Ну вот, еще один мужик придет. Так, кажется, гласит примета.

– Ты что, ревнуешь?

– Ревность – неуместное в нашей ситуации слово. Но чем ты думаешь, флиртуя с моим сотрудником? Что вылезешь из моей койки и прыгнешь в его?

– Эй!

А вот это уже перебор.

– Я ни с кем не флиртую! Я предложила твоему сотруднику, которого ты заставил сидеть на полу в подъезде, перекусить! Может, для тебя это что-то новое, но в моем мире оно называется гостеприимством, а не флиртом! Но даже если я и флиртую, тебя это не касается, потому что ты не можешь мне указывать!

Он в одно мгновение оказывается возле меня, слишком близко, чтобы я сохранила уверенность. Достаточно близко, чтобы я вспомнила, кто он.

Иногда страх притупляется. Когда он заказывает обед или собирает с моим братом корабль. Когда кажется самым обычным, человечным. Когда улыбается, думая, что его никто не видит или когда жадно ест яичницу, старательно делая равнодушный вид. В эти моменты мне кажется, что Вадим Исаев вовсе не тот, кем пытается казаться. Что его можно понять и до него можно достучаться.

Но чаще он вот такой. Со стеклянным равнодушным взглядом, сжатыми губами, нетерпеливо постукивающими по подоконнику, в который я вжимаюсь, костяшками пальцев. Напряженный, готовый к атаке. Способный на все.

И я не могу врать себе, что не боюсь.

– Давай уже закончим эти игры, – хрипло говорит он, – потому что мне осточертело ждать, когда сойдутся звезды и твое настроение.

Он усаживает меня на подоконник, отпихивая тарелку с блинами. С жалобным звоном она ударяется о сахарницу и чудом не падает.

Я цепенею. Понятия не имею, что и как он собирается делать, но точно знаю, что так будет страшно и больно. И не то чтобы я не была к этому готова раньше, но, кажется, за несколько дней успела настроить себе иллюзий. Будто пара совместных обедов и доброе отношение к Ваньке превратят Исаева в хорошего человека. Будто завтрак помешает ему причинить боль.

Я смотрю на запястья со следами от наручников. На быстрые техничные движения рук, расстегивающих ремень на джинсах. И чувствую странную глупую обиду. Мне виделось уютное утро с чаем и блинами, солнечный осенний день за окном и собирающие этот дурацкий корабль брат с соседом.

Он впивается в мои губы поцелуем, но в нем нет даже сотой части того, что я чувствовала в первый раз. Прикосновения губ к шее слишком отрывистые и грубые и руки, шарящие под футболкой, вызывают странную нервную дрожь.

Инстинктивно я уворачиваюсь. Вадим замирает, и внутри все сжимается: у нас ведь уговор!