Монстр в ее постели

– Ваня – не аутист! Он ходит в обычную школу, у него хорошие оценки, он умный и развитый ребенок, ясно тебе? Ни один твой подписчик, если его интеллект выше, чем у тапочка, не поведется на твою историю! Потому что пока ты окучивала свое стадо, готовое отвалить мою месячную зарплату за очередной айфон-марафон, мы с Ваней занимались. Пока ты отдыха в Москве, мать-кукушка, я работала, чтобы мы не сдохли с голоду. И благодаря мне Ваня пошел в нормальную школу и не нуждается в том, чтобы его учила социализации женщина, которая кроме как сосать и пиздеть, ничего не умеет!

Исаев мной бы гордился. С кем поведешься – от того и наберешься, хорошо, что мама не знает, кто жил с нами на протяжении нескольких месяцев.

– Я воспитывала ребенка, которого ты бросила. Не спала ночами, прочитала сотни учебников, сидела с ним, пока он болеет, собирала его в школу. И ты не увезешь Ваню в свою гребаную Москву, потому что иначе я начну рассказывать о тебе правду. Я напишу каждому, кто поставит лайк твоему курсу, если это потребуется, но все узнают, что ты бросила двоих детей и вернулась только когда получила возможность подзаработать на одном из них.

– Угрозы впечатляют, – фыркает мама. – Достойная дочь своего папашки. Ну, и где же этот вундеркинд Ваня, раз все так прекрасно?

– Что? – осекаюсь я, хотя собиралась сказать еще очень много.

– Иван, спрашиваю, где? Хочу его видеть.

– Ваня…

Я заглядываю в кухню, но его ужин стынет недоеденный, в спальне его тоже нет. Как и на балконе, в ванной и гостиной, если вдруг каким-то чудом Ванька проскользнул, пока я орала. Потом я догадываюсь посмотреть его куртку с ботинками, и едва не рычу.

Конечно, он все слышал. И конечно сбежал.

– Довольна?! – рявкаю, начиная собираться. – Мать-кукушка. Знаешь, что? Сейчас я иду в полицию и все им рассказываю! Посмотрим, как тебя лишат прав и что на это скажут твои подписчики.

Она открывает было рот, но я так зла, что тихая испуганная Даша куда-то подевалась.

– Закрой рот, – сквозь зубы говорю я. – И сделай себе кофе сама.

А затем выскакиваю из квартиры, сбегаю по лестнице и оказываюсь на улице, где ночь такая темная и снежная, что не видно никого и ничего. Только нетронутые сугробы и теплый свет фонарей.

Ни следа Ваньки. Ничего, кроме всепоглощающей паники.

Я никогда еще не чувствовала такого страха. За годы было всякое: Ваня болел, а я понятия не имела, что делать. Нам не хватало денег, еды, в нашей квартире поселился убийца, а учительница натравила опеку, которая только чудом не забрала брата в приют. И каждый раз я думала, что сильнее испугаться уже не успею. И каждый раз ошибалась.

Неужели ошибаюсь и в этот, неужели может быть что-то страшнее пропавшего вечером, зимой, ребенка?

Конечно, Ваня не взял телефон. Я безуспешно звоню ему раз за разом, обходя дворы в надежде, что он просто сидит где-нибудь на качелях и жалеет об импульсивном порыве. Но его нет.

Я устала, замерзла, на мне дурацкая домашняя пижама, нет шапки и варежек. С неба пушистыми хлопьями валит снег. Нет смысла бегать в панике по району, нужно идти в полицию. Может, у них есть какие-то способы, найдутся свидетели или что-то еще.

Когда я ищу номер участкового, который он оставил мне, когда беседовал с Вадимом, мне плевать, заберет Ваню опека или нет, вскроется наша афера или останется в тайне, я только молюсь, чтобы с братом ничего не случилось.

Телефон в руке дрожит, пальцы не слушаются и не попадают по экрану. Чтобы хоть как-то согреть руку, я сую ее в карман куртки и понимаю, что ключей от студии нет.

Они всегда в кармане. Запасные лежат в верхнем ящике стола, а моя связка всегда в кармане, чтобы не потерять. Это уже рефлекс: я запираю студию, чтобы идти за Ваней в школу и кладу ключи в карман, который застегивается. Они не могли выпасть и не провалились за подкладку через какую-нибудь незаметную дырочку.

Остается только одно: их взял Ваня.

Несколько секунд я колеблюсь. Если Ваня в студии, то звонить в полицию нет смысла, но если его там нет, я только потеряю время. Почему я не сохранила номер охраны бизнес-центра? Он висит в кабинете на доске с информацией, но мне не пришло и в голову записать его в смартфон.

Наконец я решаюсь рискнуть, прекрасно понимая, почему. Если Ванька в студии, о нас не узнает полиция, и, быть может, у меня будет шанс как-то оставить брата себе. Но если его там нет, если я совершаю ошибку – вряд ли когда-нибудь смогу себя за нее простить.

Я несусь, поскальзываясь, едва не падая в свежие сугробы, дрожа от холода и паники.

– Куда? – лениво интересуется охранник.

Едва способная говорить, я давлю в себе желание расспросить его о Ване: проверить самой будет быстрее.

– На маникюр, в шестьсот пятый.

– Поздновато вы, – хмыкает мужчина. – Совсем с ума перед новым годом посходили. Эх, ба-а-абы…

– Откройте, пожалуйста, – жалобно прошу я, – очень опаздываю.

– Беги на свой маникюр, снегурочка, – фыркает он.

Турникет загорается зеленым, и я несусь к лифту. Как назло именно сейчас он будто в разы медленнее едет.

– Давай же, давай…