Монстр в ее постели

Я нетерпеливо притоптываю и, когда двери открываются на нужном этаже, вылетаю в коридор. У двери студии я останавливаюсь, не в силах пошевелиться. Дверь приоткрыта, из нее льется слабый свет и до боли знакомый голос говорит:

– Так, ну вот эта ничего. Надо будет узнать, кто задарил, и дружить с ним. А вот это фигня какая-то. У тебя тоже нет начинки? И у меня. Фу, не ешь, давай вон ту коробку посмотрим, там что-то большое. О-о-о, чаек – это хорошо. Поставь чайник. Сейчас твоя заявится, наверняка замерзла, как Снусмумрик.

– Выхухоль, – раздается голос Ваньки. – В сказке был выхухоль.

Вадим

Мы разорили целый ящик с подарками. И мне немного стыдно. По признанию Ваньки, Даша заботливо собирала все принесенные к новому году клиентами сладости, чтобы растянуть их хотя бы на несколько месяцев. А я решил, что имею право на компенсацию, раз уж сорвался в свой единственный выходной спасать мир.

Так что мы с мелким снова втихушку все сожрали, а что не сожрали, то понадкусывали.

Очень хочется колбасы. Или гамбургер. Интересно, сюда пропустят доставку, или придется спускаться вниз?

Я ставлю чайник, когда слышу шаги и оборачиваюсь ровно за секунду до того, как он начинает шуметь. На Богданову страшно смотреть: в куртке поверх пижамы, испуганная, замерзшая.

– Точно, – хмыкаю я. – Выхухоль и есть. А мы твои подарки сожрали. Кто подарил вон тот серый пакет?

– Женщина, – растерянно отзывается она, – клиентка…

– Не дружи больше с ней, там невкусные конфеты.

Интересно, кого она не ожидала увидеть? Меня или брата, который сейчас виновато на нее смотрит. Хотя это получается у него из рук вон плохо: вся моська перемазана шоколадом.

– Ну-ка, пошли, побеседуем, – говорю я. – Малой: чай вскипит, всем налей, понял? И не подслушивать, а то получишь.

Когда мы выходим в коридор, я начинаю расстегивать ее куртку. Она промерзла насквозь, неслась без шапки, в сапогах на голую ногу. И хоть нехорошо так думать об испуганной замерзшей девчонке, но покрасневший чуть вздернутый носик меня очень заводит. Жаль, что от спонтанного секса нас снова отделяет ее брат.

– Что у вас случилось?

– Как ты… зачем ты приехал?

Хотелось бы мне сказать что-то вроде «почувствовал, что я вам нужен». Или «понял, что вы мне нужны», но не могу. Я твердо решил не приближаться больше к Богдановым, даже если придется сдохнуть от тоски по ним. Но Иван позвонил сам – и я с радостью принял удобное оправдание.

Это не я хотел ее увидеть. Это они позвали меня.

– Ваня позвонил, сказал что-то неразборчивое, про то что ушел из дома, спросил можно ли у меня перекантоваться. Я сказал, чтобы шел куда-нибудь в тепло и ждал меня, он сказал, что будет здесь. Нихрена толком не объяснил, сказал, что ты наверное скоро придешь. Не хочешь объяснить, что стряслось и из-за чего можно было так поссориться?

Она виновато опускает голову, но говорит неожиданное:

– Мы не ссорились. Мама приехала.

– Чья мама? – не понимаю я.

– Его. Моя. Наша, то есть. Она приехала, и… она хочет забрать Ваньку в Москву. У нее курс, а я не смогу ей помешать. Ваня все слышал…

– Стой-стой-стой! Давай по-порядку, а то я нихрена не понял. Какой курс? Зачем в Москву?

Вместо ответа Даша показывает телефон. На экране – страничка в инстаграме, принадлежащая ее матери. Я бегло читаю последний пост и чудом удерживаюсь от ругательства.

– У нее новый курс по воспитанию детей-аутистов. Она хочет использовать Ваню в съемках. Якобы она от всех скрывала, что воспитывает такого ребенка.

– Но он же не аутист.

– Она не знает. Она уехала, когда начались проблемы, и не думала, что я буду с ним заниматься. Я сказала, что Ваня ходит в обычную школу, но она меня даже не слушала. Она увезет его и отдаст в коррекционный класс, и будет зарабатывать, и у Вани снова начнутся проблемы с речью, и…

Даша всхлипывает, срываясь на слезы.

– Я останусь одна.

Я ни разу не слышал в ее голосе столько страха. Ни когда мы только встретились, ни когда я ей угрожал. Безысходного, усталого страха. Она будто уже пережила все, что еще только могло случиться. И сдалась, устав бороться. Столько лет, потраченных на брата, выброшенные на помойку желания, амбиции, собственная жизнь – и конец, которого она боялась вот он, реализовался в самом худшем варианте.

Притягиваю ее к себе, снимая холодную куртку, перебираю мокрые от снега волосы, чувствую, как она дрожит. Не знаю, что говорят в такие моменты. И как вообще найти в себе силы перестать вдыхать ее запах: смесь цветочных духов и новогодних мандаринов. Как отбросить в сторону опьянение от того, что я держу ее в руках, и переключиться на ее проблемы.

– Успокойся, – тихо говорю я, перебирая ее волосы, – ничего еще не произошло.

– Она его мать.

– И что?

– Она может увезти Ваню и ей даже не надо спрашивать ничье разрешение!

– Ну, как минимум, ей нужно спросить Ванино разрешение. Ты что, думаешь, он так легко сдастся и поедет, куда скажут? Да он от одной туманной перспективы дал деру и связался с уголовником.

Даша слабо улыбается, прижимаясь к моей груди щекой.