Он говорил мне с явной болью На переносице сводя густые брови: Люблю отчизну я, но странною любовью! — А странность в чем? – А что любовью Люблю! — Действительно, странно Стоял у школы, внука ждал Кругом родители галдели И мрачно на меня глядели Я просто так себе стоял И просто внука ждал у школы Я огляделся – а я голый Стою Бродят, бродят олигархи Как Навухо-те-доносоры Редко-редко поразбросаны Они неприятны, архи — Неприятны Власти А где бродят они? – Здрасьте Бродят среди той же власти Навуходоносоро-порождающей Берет футбольный мяч осклизлый И гонит в сторону ворот А сверху на него народ Глядит и мучается мыслью Не менее осклизлой: Дойдет ли, бедный? – А ты сверься в книгу судеб – какая версья Там прописана Что попусту-то мучиться Сперва морозило конечности Потом пошло морозить все И так, и так до бесконечности Казалось, будто кто несет Неосязаемо величественный Мерцающий и электричественный Потрескивающий шар В старческой ладониЧудища современной жизни
Каталог мерзостей
1991ПредуведомлениеСразу бросается в глаза основной нравственно-просветительский пафос этого сочинения.
Каталогизирование по принципу мерзости, т. е. нравственно-оценочно-эмоциональной категории, квалифицирующей поступок относительно исторически-подвижной нормы и достаточно постоянных табуированных зон смерти и секса, свидетельствует об относительной разработанности, распространенности и артикулированности этих тем в культуре, но и, вследствие этого, их как бы превзойденности и отмененности в их шокирующей и завораживающей первооткровенной силе.
Наступает пора их медицинской приватизации и эстетической технологизации.
Как она была? — Натурально, в подвенечном платье! — А вы? — А нас трое, но я вторым! — А она? — Не знаю, встала, наверное, мы вроде, ничего там особенно не порвали! — В небе полуночном Ангел поет: Вставай, моя милая Час настает Вот и настал уже Как ты держишь? — Разве неправильно? — Ты что, и с женщиной так? — Но я в первый раз с животным! — Дай покажу, потом само пойдет! — И вся природа заблистала Но кто-то прошептал: Не трожь! И сразу ничего не стало И только побежала дрожь По всему Порождающая И ты тоже? Да, да, но только в живот! — А кто глаза выдавил? — Не помню, кто-то случайно, может! — А ты? Нет, нет, я только по почкам, а глаза – нет! — И все течет туда и вспять И может вдруг опять собраться И нету братства выше братства Но и на нем лежит печать Невозможности Ну, как? получилось с ней? — Получилось! — Хорошо? — Да, понимаешь, ножки-то у нее и все остальное маленькое, хрупкое! — А лет-то сколько? — Около пяти! — Уговорил что ли? — Да не совсем! — Жить-то будет? — В этом-то и проблема! И ветер гудит, задувая свечу Кончается чувство, а я не хочу Не хочу! Не хочу! Не хочу!