Читаем Монстры полностью

Несмотря на беспрерывное вращение, голова старичка как бы постоянно и неподвижно стояла перед Ренатом. Так бывает. Беззубый рот щерился в улыбке. Внутри его, в лиловатом провале проблескивал розоватый язычок. Нежный, как у девушки, – мелькнуло в голове у Рената. Вся левая сторона его тела от нестерпимого жара прямо кипела, покрываясь мелкими бурлящими, мгновенно с характерными хлопками лопающимися пузырьками. В то же самое время Ренатом овладевало странное расслабленное благостное ощущение покоя. Он медленно приподнялся и стал воспарять над местом своего стояния, домом и всей островной местностью. Сверху он видел огромные темные пространства лесов, просветления лугов и прогалин. Вдали заметил тот самый чаемый остров с остовом конструкции давно брошенного монастыря. Изредка внутренние стены его, видимые сквозь провалы полуразобранной крыши и пробоины стен, озарялись странным голубоватым сиянием, наподобие дальних зарниц. Впрочем, весьма слабых, неакцентированных. Их редкие вспышки проявляли мелкие, почти микроскопические фигурки внутри главной громоздкой постройки. Над полуразобранной крышей стояли крупные темные облака, очертаниями напоминавшие скопление хтонических фигур. Все так же мгновенно и исчезало. Растворялось. Рената стало заносить в сторону по часовой стрелке большим винтовым вращением. Вдали на краю картинки промелькивали огоньки чужеродных машин или каких-нибудь электричек. Вверху находилось некое уплотнение. Ренат задирал голову. Было неудобно. Рассмотреть толком он ничего не мог.

– Они никогда мне не указывали наверх, – бормотал он. – Обманывали. Или сами обманывались.

– Работай, – произнес кто-то за его спиной. Ренат легко обернулся вокруг своей оси, но никого не обнаружил.

Внизу он видел вращающегося старикана, прихотливое очертание своего острова и размывающиеся очертания дальнего. На самом краю вроде бы даже некий котлован. Вернее, длинное извивающееся ущелье, заросшее не по-местному густой, почти тропической растительностью. Ренат скользнул по нему взглядом.

– Работаю, работаю, – повторял он.

В это время старичок и все слои окружавшего его разно-нагретого, разно-составного воздуха достигли поворота дороги прямо у крыльца, где стоял, вернее, над которым воспарял Ренат. Вернее, одновременно – и стоял, и воспарял. Хотя к этому времени он уже успел опуститься, совместив оба своих состояния. Совпал с самим собой и смотрел прямо в глаза неподвижного, вращавшегося со страшной силой лица старика. Оно было изрезано глубокими, почти прораставшими до той самой предельной черноты, морщинами. Только неимоверная центростремительная сила при страшном вращении удерживала в конкретном и компактном единстве эти продольно разрезанные пласты лица. В другой момент, чуть ослабни внутреннее сдерживающее напряжение, они с дикой скоростью разлетелись бы в разные стороны как металлические свистящие лопасти, срезая немалые стволы окружавших деревьев. Но, собранные и удерживаемые вместе, они излучали лишь небольшой остаток энергии, почти целиком употребленной на удерживание их. Однако и того хватало. Жар был нестерпимый. Но и какой-то липкий, охватывающий и неотпускающий. Ренат слышал подхихикивание старика.

– Эх-хе-хе-хи, – ласково покряхтывал он.

Мелкие капельки пота или плазмы разлетались веером в разные стороны и тут же гасли, каждая образуя беловатое облачко абсорбированной и испарившейся влажности. Многие перегретые капли так и оставались висеть в воздухе плотными, тяжелыми свинцовыми шариками. Почти сгущениями сверхматерии – их неимоверная плотность ощущалась физически. Весь окрестный воздух на уровне до трех метров от земли был усеян этими, сопутствующими и сопровождавшими движение большого кокона, белыми вращающимися облачками и черными микроскопическими сгущениями.

Ренат согласно кивнул в ответ. Старичка это удовлетворило. Он радостно заморгал и начал стремительно удаляться по дороге прямо от Рената. В какие-то секунды от всего вихреобразного движения не осталось и следа. Ренат с трудом вернулся в избу и свалился в горячке.

Следующие дни Ренат провалялся в постели. В доме стоял постоянный тяжелый полусумрак и густая влажность. Ренат слышал скрип половиц и тяжелое метание Марты по дому. Она была раздражена. Иногда что-то тяжелое чугунное сыпалось на пол. Марта неприятно ругалась. Ренат не мог удержать ни единой мысли. Хотя бы на секунду. На долю секунды. Все с дикой скоростью уносилось в какую-то непомерную даль и одновременно закручивалось, становясь маленькой пылающей точкой в огромном удалении, но своей тяжестью наваливающейся на Рената тут и здесь. Его самого закручивало прямо-таки до разрыва всех мышц, суставов и аорт. Он почти кричал от боли и, на свое спасение, терял сознание. Приходя в себя, снова слышал недовольное, но терпеливое кряхтение Марты. Кто-то приходил.

– Вечно у него все не как у людей, – произносил измученный Мартин голос. И тут же хлопотливо: – Надо тряпку сменить. Минуту назад положила, а уже почти сжег всю. – Убегала, топая, и возвращалась с холодным, бросающим в дрожь смоченным полотенцем.

Перейти на страницу:

Все книги серии Пригов Д.А. Собрание сочинений в 5 томах

Монады
Монады

«Монады» – один из пяти томов «неполного собрания сочинений» Дмитрия Александровича Пригова (1940–2007), ярчайшего представителя поэтического андеграунда 1970–1980-x и художественного лидера актуального искусства в 1990–2000-е, основоположника концептуализма в литературе, лауреата множества международных литературных премий. Не только поэт, романист, драматург, но и художник, акционист, теоретик искусства – Пригов не зря предпочитал ироническое самоопределение «деятель культуры». Охватывая творчество Пригова с середины 1970-х до его посмертно опубликованного романа «Катя китайская», том включает как уже классические тексты, так и новые публикации из оставшегося после смерти Пригова громадного архива.Некоторые произведения воспроизводятся с сохранением авторской орфографии и пунктуации.

Дмитрий Александрович Пригов

Поэзия / Стихи и поэзия
Москва
Москва

«Москва» продолжает «неполное собрание сочинений» Дмитрия Александровича Пригова (1940–2007), начатое томом «Монады». В томе представлена наиболее полная подборка произведений Пригова, связанных с деконструкцией советских идеологических мифов. В него входят не только знаменитые циклы, объединенные образом Милицанера, но и «Исторические и героические песни», «Культурные песни», «Элегические песни», «Москва и москвичи», «Образ Рейгана в советской литературе», десять Азбук, «Совы» (советские тексты), пьеса «Я играю на гармошке», а также «Обращения к гражданам» – листовки, которые Пригов расклеивал на улицах Москвы в 1986—87 годах (и за которые он был арестован). Наряду с известными произведениями в том включены ранее не публиковавшиеся циклы, в том числе ранние (доконцептуалистские) стихотворения Пригова и целый ряд текстов, объединенных сюжетом прорастания стихов сквозь прозу жизни и прозы сквозь стихотворную ткань. Завершает том мемуарно-фантасмагорический роман «Живите в Москве».Некоторые произведения воспроизводятся с сохранением авторской орфографии и пунктуации. В ряде текстов используется ненормативная лексика.

Дмитрий Александрович Пригов

Поэзия
Монстры
Монстры

«Монстры» продолжают «неполное собрание сочинений» Дмитрия Александровича Пригова (1940–2007). В этот том включены произведения Пригова, представляющие его оригинальный «теологический проект». Теология Пригова, в равной мере пародийно-комическая и серьезная, предполагает процесс обретения универсального равновесия путем упразднения различий между трансцендентным и повседневным, божественным и дьявольским, человеческим и звериным. Центральной категорией в этом проекте стала категория чудовищного, возникающая в результате совмещения метафизически противоположных состояний. Воплощенная в мотиве монстра, эта тема объединяет различные направления приговских художественно-философских экспериментов: от поэтических изысканий в области «новой антропологии» до «апофатической катафатики» (приговской версии негативного богословия), от размышлений о метафизике творчества до описания монстров истории и властной идеологии, от «Тараканомахии», квазиэпического описания домашней войны с тараканами, до самого крупного и самого сложного прозаического произведения Пригова – романа «Ренат и Дракон». Как и другие тома собрания, «Монстры» включают не только известные читателю, но не публиковавшиеся ранее произведения Пригова, сохранившиеся в домашнем архиве. Некоторые произведения воспроизводятся с сохранением авторской орфографии и пунктуации. В ряде текстов используется ненормативная лексика.

Дмитрий Александрович Пригов

Поэзия
Места
Места

Том «Места» продолжает серию публикаций из обширного наследия Д. А. Пригова, начатую томами «Монады», «Москва» и «Монстры». Сюда вошли произведения, в которых на первый план выходит диалектика «своего» и «чужого», локального и универсального, касающаяся различных культурных языков, пространств и форм. Ряд текстов относится к определенным культурным локусам, сложившимся в творчестве Пригова: московское Беляево, Лондон, «Запад», «Восток», пространство сновидений… Большой раздел составляют поэтические и прозаические концептуализации России и русского. В раздел «Территория языка» вошли образцы приговских экспериментов с поэтической формой. «Пушкинские места» представляют работу Пригова с пушкинским мифом, включая, в том числе, фрагменты из его «ремейка» «Евгения Онегина». В книге также наиболее полно представлена драматургия автора (раздел «Пространство сцены»), а завершает ее путевой роман «Только моя Япония». Некоторые тексты воспроизводятся с сохранением авторской орфографии и пунктуации.

Дмитрий Александрович Пригов

Современная поэзия

Похожие книги

Собрание стихотворений, песен и поэм в одном томе
Собрание стихотворений, песен и поэм в одном томе

Роберт Рождественский заявил о себе громко, со всей искренностью обращаясь к своим сверстникам, «парням с поднятыми воротниками», таким же, как и он сам, в шестидесятые годы, когда поэзия вырвалась на площади и стадионы. Поэт «всегда выделялся несдвигаемой верностью однажды принятым ценностям», по словам Л. А. Аннинского. Для поэта Рождественского не существовало преград, он всегда осваивал целую Вселенную, со всей планетой был на «ты», оставаясь при этом мастером, которому помимо словесного точного удара было свойственно органичное стиховое дыхание. В сердцах людей память о Р. Рождественском навсегда будет связана с его пронзительными по чистоте и высоте чувства стихами о любви, но были и «Реквием», и лирика, и пронзительные последние стихи, и, конечно, песни – они звучали по радио, их пела вся страна, они становились лейтмотивом наших любимых картин. В книге наиболее полно представлены стихотворения, песни, поэмы любимого многими поэта.

Роберт Иванович Рождественский , Роберт Рождественский

Поэзия / Лирика / Песенная поэзия / Стихи и поэзия