Читаем Монстры полностью

Шли давно и упорно. Вокруг ничего практически не менялось. Пейзаж был монотонный и мучительно-однообразный. Темный и кучерявый все время старался забежать вперед и заглянуть спутнику в лицо. Он шел слева, отчего его собственная левая нога при этих маневрах все время сваливалась в неглубокую, но жесткую корявую сухую обочину. Было впечатление его постоянного припадания на ту самую левую ногу. Спутник шел небыстро, словно плыл. Но как ни пытался кучерявый всей энергией своего мощного упругого тела, он постоянно оказывался чуть позади, взглядывая на матово светившееся плечо спутника, высвободившееся от ходьбы из-под светло-голубого, выцветшего под беспрестанным местным солнцем, наброшенного на голое тело хитона.

– Откуда она? – хрипло выдохнул он в спину впередиидущего.

– Ты знаешь, – отвечал тот, легко оборачиваясь.

– Не знаю, – с непонятной резкостью отвечал задний. – Я нездешний.

– И я нездешний.

Снова зашагали молча. Шли долго. Со спины на фоне перебегающих друг друга невысоких холмов и против склоняющегося к горизонту все еще ослепительного солнца они иногда казались маленькими, внезапно зашевелившимися темными соляными столбиками. Все вокруг было недвижно. В камнях по обочинам прятались бесчисленные страждущие твари. Некоторых из них я видел и знаю в лицо. Правда, в другом месте и в другое время. Но в столь же малообжитом, пустынном и утомляющем.

Монструозность этих тварей настолько превышала их реальный скромный физический размер, что заставляла содрогнуться перед лицом возможного явления взгляду, наделенному истинным видением всей их неимоверности и невероятности. Но также содрогнуться и перед непомысливаемой мощью смиряющего властного жеста, обратившего их в некую гремучую капельную эссенцию или же в мерцающую точку неимоверного пульсирования, могущего заставить содрогнуться холмы и возвышенности. Ужас сразу же охватывал любого, имевшего достаточную силу воображения представить их в моменты высвобождения из-под власти могучих сдерживающих сил и обретающих реальную, ни с чем не соразмерную физическую размерность, равную внутренней силе и ярости. Однажды ночью я бежал неведомо куда перед неисчезающим видением подобного существа, посетившего меня в пустынных песчаных местах далекой, но в те времена все-таки еще досягаемой Азии.

– Откуда она? – яростно настаивал кучерявый и вдруг дико вскрикнул: – Аааааа! – как бешеный запрыгал на одной ноге. Он кружился и орал.

Бледный человек мягко обернулся. Некоторое время молча наблюдал его яростное и корявое скаканье перед своим спокойным и утомленным лицом. Наклонился и двумя длинными пальцами снял с ноги оравшего огромное отвратительное насекомое. Провел легкой, едва касающейся, непонятно почему в такой ослепительной жаре и неотступающем зное прохладной рукой. Укус вместе с мгновенно раздувшимся пугающим бордовым отеком тут же исчез. Моментально и без следа. Кучерявый желтоватым ногтем недоверчиво опробовал излеченную ногу, искоса поглядывая на спутника. Не ощущая боли, пошевелил пальцами. Снизу подозрительно сверкнул черными поблескивающими глазами. Поставил ногу более уверенно. И даже заплясал притопывая, все еще в сомнении покачивая кудлатой головой. Опомнился, опять взглянул на спутника, успевшего отойти на значительное расстояние. Бросился догонять. Догнал. Зашагали дальше.

Шли долго и не останавливаясь. Начало смеркаться. Кучерявый выглядел в обступившем их полумраке и вовсе как нечто черное и даже проваливающееся в абсолютный мрак. Его спутник, напротив, начал легко и голубовато светиться. Они приблизились к неожиданно выросшей среди абсолютной безлюдности каменной постройке. Она объявилась, озаряемая тихим ровным свечением высокого странника. Высветлилось и лицо его спутника.

– Будь внимателен, – раздался уже в полной темноте размеренный и спокойный голос. Знакомый, но и как будто совсем чужой голос.

– Что? – низко и хрипловато переспросил сопровождающий.

На этом и заканчивается глава.

Ж-3

Продолжение одного из предыдущих отрывков, поименованного титлом Ж

Ренат взглядывал на часы – он пропадал здесь уже час. Буквально пропадал. Парк был пуст. Времени уже не оставалось. Договорились вроде бы точно. Во всяком случае, Ренат не рассчитывал на отказ. Даже не мог допустить этого.

Смутное влажное окружение напоминало давнее посещение одного северного островка, куда они поехали на месяц с Мартой в самое первое лето их недолгой совместной жизни.

– Ты, парень, шел бы отсюдова, а? – проговорил Георгий, обрывая их и без того невнятный и неприятный разговор.

– А она в последнее время появляется? – сделал новую слабую попытку Ренат.

– Кто? Твоя баба? – Георгий легко, прямо-таки нежно почесал, вернее, почти даже и не коснулся обросшей щеки длинным, нечищеным, острым, как птичий коготь, серым ногтем. Он напоминал Николая. Такой же длинный и сухой.

Перейти на страницу:

Все книги серии Пригов Д.А. Собрание сочинений в 5 томах

Монады
Монады

«Монады» – один из пяти томов «неполного собрания сочинений» Дмитрия Александровича Пригова (1940–2007), ярчайшего представителя поэтического андеграунда 1970–1980-x и художественного лидера актуального искусства в 1990–2000-е, основоположника концептуализма в литературе, лауреата множества международных литературных премий. Не только поэт, романист, драматург, но и художник, акционист, теоретик искусства – Пригов не зря предпочитал ироническое самоопределение «деятель культуры». Охватывая творчество Пригова с середины 1970-х до его посмертно опубликованного романа «Катя китайская», том включает как уже классические тексты, так и новые публикации из оставшегося после смерти Пригова громадного архива.Некоторые произведения воспроизводятся с сохранением авторской орфографии и пунктуации.

Дмитрий Александрович Пригов

Поэзия / Стихи и поэзия
Москва
Москва

«Москва» продолжает «неполное собрание сочинений» Дмитрия Александровича Пригова (1940–2007), начатое томом «Монады». В томе представлена наиболее полная подборка произведений Пригова, связанных с деконструкцией советских идеологических мифов. В него входят не только знаменитые циклы, объединенные образом Милицанера, но и «Исторические и героические песни», «Культурные песни», «Элегические песни», «Москва и москвичи», «Образ Рейгана в советской литературе», десять Азбук, «Совы» (советские тексты), пьеса «Я играю на гармошке», а также «Обращения к гражданам» – листовки, которые Пригов расклеивал на улицах Москвы в 1986—87 годах (и за которые он был арестован). Наряду с известными произведениями в том включены ранее не публиковавшиеся циклы, в том числе ранние (доконцептуалистские) стихотворения Пригова и целый ряд текстов, объединенных сюжетом прорастания стихов сквозь прозу жизни и прозы сквозь стихотворную ткань. Завершает том мемуарно-фантасмагорический роман «Живите в Москве».Некоторые произведения воспроизводятся с сохранением авторской орфографии и пунктуации. В ряде текстов используется ненормативная лексика.

Дмитрий Александрович Пригов

Поэзия
Монстры
Монстры

«Монстры» продолжают «неполное собрание сочинений» Дмитрия Александровича Пригова (1940–2007). В этот том включены произведения Пригова, представляющие его оригинальный «теологический проект». Теология Пригова, в равной мере пародийно-комическая и серьезная, предполагает процесс обретения универсального равновесия путем упразднения различий между трансцендентным и повседневным, божественным и дьявольским, человеческим и звериным. Центральной категорией в этом проекте стала категория чудовищного, возникающая в результате совмещения метафизически противоположных состояний. Воплощенная в мотиве монстра, эта тема объединяет различные направления приговских художественно-философских экспериментов: от поэтических изысканий в области «новой антропологии» до «апофатической катафатики» (приговской версии негативного богословия), от размышлений о метафизике творчества до описания монстров истории и властной идеологии, от «Тараканомахии», квазиэпического описания домашней войны с тараканами, до самого крупного и самого сложного прозаического произведения Пригова – романа «Ренат и Дракон». Как и другие тома собрания, «Монстры» включают не только известные читателю, но не публиковавшиеся ранее произведения Пригова, сохранившиеся в домашнем архиве. Некоторые произведения воспроизводятся с сохранением авторской орфографии и пунктуации. В ряде текстов используется ненормативная лексика.

Дмитрий Александрович Пригов

Поэзия
Места
Места

Том «Места» продолжает серию публикаций из обширного наследия Д. А. Пригова, начатую томами «Монады», «Москва» и «Монстры». Сюда вошли произведения, в которых на первый план выходит диалектика «своего» и «чужого», локального и универсального, касающаяся различных культурных языков, пространств и форм. Ряд текстов относится к определенным культурным локусам, сложившимся в творчестве Пригова: московское Беляево, Лондон, «Запад», «Восток», пространство сновидений… Большой раздел составляют поэтические и прозаические концептуализации России и русского. В раздел «Территория языка» вошли образцы приговских экспериментов с поэтической формой. «Пушкинские места» представляют работу Пригова с пушкинским мифом, включая, в том числе, фрагменты из его «ремейка» «Евгения Онегина». В книге также наиболее полно представлена драматургия автора (раздел «Пространство сцены»), а завершает ее путевой роман «Только моя Япония». Некоторые тексты воспроизводятся с сохранением авторской орфографии и пунктуации.

Дмитрий Александрович Пригов

Современная поэзия

Похожие книги

Собрание стихотворений, песен и поэм в одном томе
Собрание стихотворений, песен и поэм в одном томе

Роберт Рождественский заявил о себе громко, со всей искренностью обращаясь к своим сверстникам, «парням с поднятыми воротниками», таким же, как и он сам, в шестидесятые годы, когда поэзия вырвалась на площади и стадионы. Поэт «всегда выделялся несдвигаемой верностью однажды принятым ценностям», по словам Л. А. Аннинского. Для поэта Рождественского не существовало преград, он всегда осваивал целую Вселенную, со всей планетой был на «ты», оставаясь при этом мастером, которому помимо словесного точного удара было свойственно органичное стиховое дыхание. В сердцах людей память о Р. Рождественском навсегда будет связана с его пронзительными по чистоте и высоте чувства стихами о любви, но были и «Реквием», и лирика, и пронзительные последние стихи, и, конечно, песни – они звучали по радио, их пела вся страна, они становились лейтмотивом наших любимых картин. В книге наиболее полно представлены стихотворения, песни, поэмы любимого многими поэта.

Роберт Иванович Рождественский , Роберт Рождественский

Поэзия / Лирика / Песенная поэзия / Стихи и поэзия