Монстры

Они и были отцами Рената. Эти, двое. Такие случаи известны. Подобное описано в специальной научной литературе. Особого рода сперматозоиды, способные задерживаться и жить неопределенно-долгое время, обладают также возможностью к соединению и сотрудничеству, коллаборационизму, проникая в одну яйцеклетку, пристроившись в хвост один другому. Один более витальный ведущий, но как бы менее рефлективный. Другой, более чувствительный и изощренный, как бы интеллигентный, если можно так выразиться, – ведомый. Таким тандемом они и входят в яйцеклетку, тоже неординарную, редко, но встречающуюся. Способную вместить их обоих. Терпящую их достаточно долго. Все процессы в ней, по вышеназванной причине, даже не удваиваются по времени, но утраиваются, учетверяются, удесятеряются. Зависит от конкретных обстоятельств и трудноопределимых влияний. Существа соответственно порождаются от того как бы двойные в одном теле. Двунаправленные. Двуоперенные. Двузаостренные. Двусущные. Двуоткрытые.

– Это в нашем роду, – поясняла сестра. Неяркий кухонный свет мягко облегал ее плотную обтекаемую фигуру. На лице застыла странная полуулыбка.

– Что в нашем роду? – как всегда, не понимал или притворялся, что не понимает, Ренат.

– Задержанное рождение. Шаманская сила много сил и времени требует и занимает в своей реализации. Посему и отсрочка в рождении. – Она настороженно всматривалась в Рената, словно проверяя его жизнеспособность. Да все было давно ясно. Успокаивалась и уезжала. Ренат оставался в недоумении. Но это только поначалу, в самой молодости. Потом уже попривык.

Могут возникнуть, конечно, возражения, что, родись Ренат в названное время, к нашему он был бы давно если не стариком, то уже в очень и очень солидном возрасте. Да, согласны. Подобные возражения возможны. И мы предусмотрели их. Но не предусмотрели, даже и не подумали предусмотреть какого-либо объяснения или оправдания. Поскольку не нуждаемся в них. Это так, потому что это так.

– Это как же? – настаивают некоторые. – Он же совсем еще молодой человек.

– Молодой – значит, молодой.

– Ишь ты, – недоверчиво улыбаются слушатели. – Тут у нас вчера один тоже рассказывал. Да садись, садись. Что пить будешь? Зина, три кружечки! Значит, два сперматозоида? Ну-ну. В одной яйцеклетке? Десять лет высиживали? Ха-ха-ха, – и громкий сопровождающий хохот всей компании. Что с них возьмешь? Дикость и необразованность – одно слово. Но поддаваться нельзя. Повествователь отопьет немножечко пивка и посмотрит на них с некоторым сожалением даже.

– Что-то в этом роде. Только совсем-совсем иное. Даже прямо противоположное. Что за пиво-то? – отстраняет от себя кружку, рассматривая золотистое ее содержание.

– Бочкаревское.

– А я Балтику в основном. Тройку или пятерку. Но это тоже неплохое.

– Ты что, нездешний, что ли? – вся компания с подозрением взглядывает на него. А главный молчит, прищурившись. Только папироска бегает из угла в угол его корявого рта, задерживаясь на двух-трех оставшихся на службе желтых зубах. Э-эээ, брат, поосторожнее. С таким надо ухо востро держать. А то выкинет так незаметно из обвисшего рукава остренькую эдакую заточку, да и мигом в животик ближайший воткнет. Не разбирая даже особенно, чей. А зачем разбирать? Пусть тот разбирает, кто этот ножичек в себе по случаю и обнаружит. А наш дружочек-то повернет там парочку раз, вытянет, оботрет о другой свой рукав, улыбнется да и пойдет – поди, ищи. А кому искать-то? Тот, кому единственному потребно, вон – лежит себе недвижненько, глазки не закрывая, чуть ощерившимся лицом в небо, или в низенький потолок уставясь.

– Такое не раз в истории бывало, – продолжает неосмотрительный рассказчик. – Александр Великий. Наполеон Французский.

– Ну, раз Наполеон: – нехотя соглашаются недоверчивые.

Говорили, что отцом Рената был татарин. В этом проглядывают некие архаические черты среднероссийского сознания приписывать татарам все странное и неприемлемое. Позднее, после появления всем известных евреев, к счастью для татар, все подобное стали списывать на них. Да и немцы в данном контексте вряд ли добавят положительных эмоций. А что уж говорить про объявившихся лиц кавказской национальности? Но они к Ренату отношения не имели. Слава Богу, хоть они-то.

Ренату 26 лет. Или 30. Около того. Прекрасный возраст. Молодость. Весна. Яркий солнечный день. Закатанные рукава белой шелковой рубашки. Закинутые за голову руки, утопающие в траве. Жужжание мириад невидимых насекомых. Запрокинутое в голубое небо лицо, следящее медленное проплывание белых ослепительных, беспрерывных облаков балтийской стороны эстонского побережья. Но и в то же самое время пора какой-то тревоги неясной, постоянной, с трудом выговариваемой. Время неопределенности, сомнений, странных порывов. Неоправданных и неадекватных. В общем, предостаточно всего.

Всего не опишешь.

Х

Почти главная часть какого-либо повествования

– Знаешь, когда я в первый раз обратил на это внимание?