Монстры

– Мне пора! – вдруг прямо подскочивши в своем кресле, заспешил собеседник. Его лицо в вечернем сумраке отливало белизной.

– Может, останешься?

– Нет, нет, что ты! – неожиданно громко вскричал тот и добавил уже спокойно: – Мама волноваться будет. Ты же знаешь, она всегда волнуется. – Он мягко, почти застенчиво улыбнулся.

– Я провожу? – они вышли в тесную, ярко освещенную свисавшей прямо на уровне их голов голой лампочкой. Падавшие от нее неестественные тени придавали чертам приятелей некоторую монструозность.

– Не надо. Я сам.

Пока достаточно.

Ц

Какая-нибудь невзрачная середина какого-нибудь длинного повествования

– У вас свободно? – миловидная девушка кивком головы указывала на свободное место в переполненном гулком кафе. Не дожидаясь ответа, маленьким подносом оттеснила чуть в сторону пару использованных чашек и опустила его на краешек стола. Марта подняла глаза, но ничего не ответила.

– Прямо как сельди в бочке. – Приговаривая, девушка отошла, прижимая нелегкий поднос к животу.

Марта глядела перед собой. Быстрым движением указательного пальца безуспешно пыталась сбить пепел сигареты в черную керамическую пепельницу, словно неровно обкусанную по краям неким чудищем. Она выпустила дым и откинулась на спинку кресла. Ренат глядел вослед отошедшей девушке. Марта перехватила его взгляд.

– Понятно, – продолжала она. Вернее, как бы завершая их долгий разговор. – Молодая, свободная: Да? Без предрассудков?

– При чем тут предрассудки? – вяло откликнулся Ренат.

– Хотя, конечно, мы сами и давно уже без всяких этих. Ты ее родителей знаешь? Они что, с положением, богатенькие?

– Ну при чем тут это? – досадливо скривился Ренат, отгоняя соблазнительную возможность уцепиться за подобные бестактные слова. Изобразить удивление. Потом обиду. Потом оскорбление. Резко встать и уйти не прощаясь, как бы даже пребывая в нравственном выигрыше. Раньше, может быть, и сделал бы так. Но сейчас все было гораздо мучительней и сложнее. Да и устал он.

– Наших встречаешь? – почувствовав ситуацию, резко переменила тему разговора Марта.

До своих научных занятий, год-два и параллельно с ними, почти до самых недавних пор Ренат писал. Он достойно поступил в Литературный институт, сдав в комиссию добротную, крепкую, вполне «проходную» прозу. Именно там он сошелся с поэтами-метафористами. Соучениками. Собутыльниками.

Времена были известные. Печально известные. Просвета в официальной литературе не намечалось. Но по молодости все были исполнены энергии и ничем не подкрепляемых надежд. Молоды были. Энтузиазм был.

– Мы им покажем! Мы им покажем! – беспрерывно вскликивали они уже полупьяные, обнимаясь и заливаясь молодым безотчетным смехом. Кому покажем? Что покажем? Да и захотят ли смотреть? А и увидят – так что? Что они такое им неземное могут показать, чего бы те уже сами не имели и не видели за свои долгие, неоднозначные и неописуемые годы. Неужели, бедненькие, схватятся за голову и зарыдают:

– Господи! Вот они нам показали нечто, что нам и не представлялось, что является истинным единственным содержанием достойного, высокого человеческого и творческого бытия! Что же нам делать, бедным и поруганным?! Как жить после этого?! Разве что веником убиться?! – несколько позднее иронизировал Ренат над иллюзиями и амбициозными претензиями своей молодости. Приятели не всегда понимали его.

Но тогда молоды были! Преисполнены здоровья и энергии! Ярости и безумных фантазий. В институте их ругали, что ими самими, да и всеми вокруг воспринималось как наилучшая аттестация несомненной одаренности и лидерской выделенности. Хотя, конечно, создавало при том некоторые, но совсем даже не сокрушительные трудности. Мэтры официальной литературы по-отечески, более для приличия, ворчали, уже присматриваясь к ним: кого взять под свое крыло, приобщить к своей команде? Молодые критики и литературоведы, тоже весьма страдавшие от невыносимого гнета всяческой серости, тупости, удручающей рутины и непроходимой официозности, царившей в тогдашней литературной среде, принимали их на ура. Нарекали гениями. Других – крупными талантами. Третьих – представлявшими несомненный интерес для будущего российской словесности. Возможно, так оно и было. Даже наверняка. Кое-где даже удавалось напечатать что-то. Начинались разговоры, немало прибавлявшие к их малоизвестной известности и полускандальной славе. Шумным и гордым кругом они кочевали по гостеприимным квартирам. Читали друг другу и узкому кругу посвященных стихи, сами же им премного удивляясь, восхищаясь и умиляясь.

Иногда заваливались всей толпой в ЦДЛ, где на них уже обращали внимание. В кафе и ресторане, переполненных всяческим диковинным литературным народом, подслушивали всевозможные экзотические разговоры. Пересказывали друг другу, безмерно потешаясь.