Монстры

Ренат заметил устремленный вовне взгляд своего собеседника. Проследил. Ему предстал странной конфигурации обрубленный зад. Вернее, что-то такое, что он даже не смог идентифицировать как нечто человеческое. Увидел пустую, залитую неярким светом обычную тесноватую кухню с каким-то предметом неведомого обличья и абриса, поднимающимся от пола и достигающим предела нижнего обреза окна только своей верхней невразумительной и неясной частью. Безразлично отвернулся.

– Никто не помнит.

Приятель, прижавшись подбородком к груди, стал рассматривать неприятные пятнышки на опрятной белой рубашке. Провел по ним ладошкой. Они не стряхивались. Вздохнул.

Кухня напротив с верхними закопченными углами, заполненными маревом мелких кружившихся насекомых, озаряемая, подсвечиваемая какими-то невидимыми нижними красноватыми рефлекторами, казалась пещерой. Собеседник Рената молчал, нежно приоткрыв рот и подняв вверх изящную руку с оттопыренным пальчиком, словно для некоего последнего неотразимого довода. Рука застыла в воздухе, затем медленно опустилась, подлила немного коричневатой жидкости из коричневатой же бутылки с оползшей вниз этикеткой. Наливала осторожно, не позволяя пене перекипать через край. Поставила пустую бутылку и придвинула кружку на край стола. Ренат взъерошил жесткие волосы и продолжал:

– Васек тем же низким голосом продолжает: – Да, понял!.. – отвечает на некое вопрошание.

– Что понял?

– Ты что, не слушаешь? Вопросов ведь не слышно. Вопросы явны только ему одному.

– Кому?

– Ну Ваську! Ваську! Перестань дурачиться. Я серьезно. Мне и так сложно все это формулировать. Так вот, я слышу лишь его ответы, по которым, конечно, трудно реконструировать полноценный разговор: – Да! Понял! Через девять лет! Да! Аши! Ре! Да, да! Понял! Есть! Но! Да, да! Когда? Понял? Ат! – и весь набор. Как хочешь, так и понимай. И пришел в себя. Провел рукой по лицу и вернулся в прежнее состояние. – Ренат странно, не по-человечески даже, с какой-то нездешней пластикой, вроде бы и непозволяемой обычной костно-мышечной конструкцией обычной руки, провел по потному лицу. Вернее, описал вокруг лица некую сферу. – И не помнит ничего. Словно это не он был. А может, действительно не помнит.

– А ты, Ренатка, какого года издание-то читал?

– Правильный вопрос. Соображаешь. Притворяешься, а сам все отлично сечешь. 49-го года издание.

В кухне напротив, за его спиной, опять появилась баба, но уже без бюстгальтера. Ее массивные пупырчатые груди, казалось, налитые ртутью и пересекаемые огромными лиловатыми бугристыми сосудами, покачивались, поблескивая смутным переливающимся светом. Лампочка была погашена. От грудей шел плотный поток излучений. Баба обтирала пот с лица. Он тек по щекам, падал на груди и моментально с легким шипением испарялся многочисленными тоненькими струйками желтоватого пара. Баба прямо и внимательно смотрела в спину Рената. Тот почувствовал это. Странно вывернутой рукой попытался залезть себе за спину, словно его бередило там нечто. Чесалось или зудело.

– Что там? – спросил он, не оборачиваясь. Собеседник ничего не отвечал. Баба исчезла. Ренат положил руки на колени и продолжал: – Я проверял. Во всех следующих изданиях это место вымарано. Просто взяли и вымарали.

Собеседник бросил взгляд на незастеленную Ренатову кровать, отдававшую чем-то убогим из прошлого общежицкого студенческого быта. На разбросанные вокруг нее вещи. Машинально оглядел книжный шкаф. Склонил набок голову, пытаясь прочитать на корешке какой-то книги название. Впрочем, вполне безуспешно.

Глаза гигантской обнаженной бабы были направлены теперь прямо на него. Она стояла перед ним, как бы минуя опосредование разделявшего их пространства между домами. Насильственно оторвала его взгляд от рассматривания мелочных деталей окружающего быта и направила на себя. Она подплывала ближе и ближе по теплому, колеблющемуся душными волнами, вечернему, исполненному запахом гари, московскому воздуху. По мере приближения она все уменьшалась и уменьшалась, что, правда, нисколько не убавляло ее громадности и непомерности. Вместе с ней наплывала и ее уменьшенная до размера кукольного домика кухня. Справа от нее вздымалось, подкачанное маслом ли, керосином ли, полыхающее пламя. Слева высилась немалая гора бледных скользких образований из теста. Она глядела не отрываясь. Стена за ней играла переливающимися отсветами, посверкивая всеми цветами побежалости.

Собеседник Рената, сначала вдавленный в кресло, потом словно мощной и легкой хваткой невидимых, неощущаемых ласковых рук был приподнят и будто бы медленно, но неумолимо вынимаем из комнаты и переносим по воздуху в соседнее пространство.

Потом все исчезло. Ренат виднелся тем же темным контуром на фоне слабо светившегося окна в соседнем доме. Увлеченный собственным рассказом, он не заметил метаморфоз, происходивших с его собеседником. Только раз обернулся в направлении его завороженного взгляда, но ничего особенного не обнаружил. В соседнем доме все окна были погашены.