Монстры

По ходу дела Ренат поступил на заочное отделение того же Литинститута. Потом, переведясь на дневное отделение, стал уже и вовсе своим до той самой поры, как ушел резать ни в чем не повинных лягушек, поступив в Университет на биологический факультет. Сначала неловким лаборантом. Потом, за два-полтора года сдав экстерном все 5 студенческих лет, уже аспирантом полностью погрузился в изучение высшей нервной деятельности человеков. Переехал в другое место. Свободного времени не было. Когда он после долгого перерыва опять встретил Марту, она развелась. Выглядела меланхоличной, усталой и замедленной.

– Ну, да ладно. – Марта резко встала, оправила плащ и встряхнула волосами.

– Я провожу тебя.

Она двинулась в направлении строгого и одинокого Тимирязева, с давних времен упорно стоявшего у самого входа на бульвар, только чуть-чуть потревоженного в годы последней великой войны, унесшей немало живых мягких человеческих жизней. У каменного же и непреклонного Тимирязева немецкая бомба отправила в вечность всего лишь небольшой кусочек его монолитного тела.

Они шли, сопровождаемые все время сменявшимися различного размера, породы и цвета собаками и собачонками. Шли молча. Свернули на Герцена. Затем сразу же в первый переулок направо. Поднялись на третий этаж. Марта возилась с побренькивающими ключами. Ренат в нерешительности стоял у нее за спиной, прислонившись к деревянным, сглаженным до блеска руками бесчисленных поколений местных обитателей, перилам лестничной ограды. Она открыла дверь и, не оборачиваясь, вошла в темный коридор. Ренат молча последовал за ней. Она повесила плащ на вешалку и легким щелчком повернула выключатель. Высоко зажглась голая лампочка, почти приклеенная к самому потолку.

Все здесь Ренату было знакомо и памятно двойной памятью. Собственно, города, улицы, дома, квартиры становятся по-настоящему своими, родными только после многократного возвращения. Надо отъехать и вернуться. Вернуться и почти заплакать от узнавания и несовпадения образов памяти с самоотдельно живущей действительностью, не поддающейся точному воспроизведению в милых картинках воображения. Я уж не говорю о простых, столь частых и ранящих наши охранительные чувства переменах. То дом снесут. То вместо аптеки сапожную мастерскую разместят. Помню, почти трагедией и многолетним переживанием моей бабушки стало после ремонта соседней булочной перенесение кассы из одного угла помещения в другой.

– Вот, – трогательно ворчала она. – Ничего теперь уже у них не разберешь, – и вправду.

А то и вовсе все перероют, засыплют горами песка и строительного мусора. Приходится новые дорожки прокладывать с риском для здоровья и жизни. Хорошо еще по плотному и скрипящему, словно пустому внутри, полому снегу. А то чаще по жидкой затягивающей осенне-весенней слякоти. Ну, а расчистят – стоит огромный нелепый дом, пересекающий, перерезающий своим гигантским белым бескачественным телом все привычные коммуникации. Да. Только возвращенное и повторенное становится полностью своим.

Ренат вспомнил, как Марта обрадовалась ему тогда:

– Ренатка, где пропадал? Какой-то другой. Сурьезный.

– Ты тоже другая. А как Андрей?

– Никак. Не знаю, – быстро отвечала она. И после достаточно длительной паузы, во время которой успела оправить волосы и платье, добавила обыденным голосом: – Мы развелись. В последнее время почти не вижу. – Опять поправила волосы. – Пьет он здорово. Видишь наших? Зайдем ко мне?

Зашел. Потом еще раз. Потом и остался.

– Раздевайся, – сказала, не оборачиваясь, Марта. – В квартире никого. Бабушка наша померла, милая. Такая сухонькая, что даже я, наверное, ее бы на одной руке пронесла от дома до кладбища. Отпевали у Всех Святых. Знаешь, навалило огромное количество народу. Я даже не поверила. Кстати, весьма известные люди. И из писателей, из маститых. Вот так бывает. Ты ее почти не знал. А она была замечательная старушенция. И терпеливая. Ой, мне бы такой быть.

– Да ты такая и есть.

– Правда? – Марта недоверчиво посмотрела на него и тут же, вздохнув, отвела глаза. – Ну, проходи.

Когда-то давным-давно, когда он еще работал на заводе, поутру, возвращаясь с ночной смены, он встретил ее во дворе. Она спешила.

– Привет. Со смены? У тебя ключ с собой? – почему-то вдруг спросила Марта.

Ключ не обнаружился. Удивительно, что она как раз об этом и спросила. Поднялись к квартире. Она начала копаться в сумке. И у нее ключа не оказалось. Странно. Оба они были до болезненности аккуратны и скрупулезны.

– Боже мой! Неужели на столе оставила. И старушенция ничего не слышит, бедненькая, – неожиданно заключила она. Взглянула на часы, присела на корточки и вытряхнула на пол все содержимое сумки. Сверху Ренат бросил взгляд на бесчисленное мелкое и разнообразное содержимое ее сумки, а также на почти полностью обнажившиеся ноги. Она поймала его взгляд, но продолжала копаться в своих вещах.

– Забыла! – произнесла она с некой даже злостью. Свалила все обратно в сумку, встала, одернула юбку и прямо посмотрела Ренату в глаза. Тот выдержал ее взгляд.