Читаем Монстры полностью

– Неее! – протянул тощий и длинный Димка. На нем болтались трусы такого же вида и того же непомерного размера. Кожа его странным образом была испещрена бесчисленными синеватыми и розоватыми прожилками, отчего он представлялся достаточно нелепым подобием мраморного античного изваяния. Это, кстати, служило причиной его немалых мучений. В единственное свое, и вполне случайное для поселковых пацанов, пребывание в пионерском лагере он был терроризируем неким наглым подростком из старших по имени Жаба. Безжалостный Жаба провоцировал и понуждал к обмену столь дорогих сердцу и столь редких в послевоенное время, раскрашенных, но уже полуоблезлых, привезенных кем-то в качестве самовольной репарации из покоренной Германии оловянных солдатиков на гарантию впредь не быть разоблаченным перед лицом всего отряда. Ужасный Жаба обещался не созывать всех прочих полюбоваться на почти неживую бледность его не поддающейся никакому загару мраморно-сетчатой кожи. К удивлению, он был вполне тверд в исполнении своего обещания, с угрожающим видом приближаясь почти лицом к лицу к любому, пытавшемуся самовольно узурпировать права на «мраморного», как его там обзывали. Покой был куплен, хоть и немалой ценой.

– Неее. Ренаткина мать говорила, что там вчера утопленников вытащили. Один голый и с бородой. Зуб у него еще торчит. И баба. Они орали, когда их вытаскивали.

– Как это орали? – спросил строго Васька. Ребята повернулись к молчаливому Ренату.

– Что ж это она тебе всегда такое говорит, а Ренатке нет? – ребята подозрительно поглядели на Димку. И действительно, все странные новости, которые в деревне обычно исходили от Ренатовой матери Марфы, ребят достигали почему-то через Димку. Ренат был ничем не примечательным хмурым молчаливым мальчиком, не очень-то и опекаемым своей матерью. Димку же, жившего с одинокой беспамятной старушкой, которую он кликал Дусей-бабусей, тоже называли ее сыном от длинного и тощего немца, квартировавшего у Марфы во время войны. Говорили, что, дабы скрыть появление компрометирующего ребенка, она сплавила его полоумной, почти блаженной, старой женщине. А с той что возьмешь? И действительно, Марфа одна в деревне с удивительным упорством и постоянством опекала беспомощную старуху и странного, не похожего на всех остальных детей, рыжеватого мраморнокожего мальчугана.

– А на той неделе, – встрял кто-то, – двое в лесу голые бегали.

– Это девки. Глафириха их знает. Она кричит им: Эй! – а они убежали в свой дом. Там вот. У писателей. Они всегда голые бегают. Сестры, – невзрачный белобрысый мальчуган, загораживаясь одной рукой от бьющего прямо в глаза жгучего солнца, другой указывал на высившийся вдали аккуратный лесок, в котором скрывались роскошные, на зависть местному населению, дачи уважаемых работников культуры.

– Нет, баба и мужик. – Димка поглядывал на пацанов с неким уничтожающим высокомерием. – Утопленники.

– А большая Татьяна вчера у магазина сказала, – снова встрял маленький белобрысый, – скоро вообще конец света будет, и всех сожжет и затопит. Когда она у брата на Урале гостила, там огромный мужик с пятью сиськами гонялся за коровами. Она еще говорила, что видела, как он доил их. А они кричали.

Васька недоверчиво поглядывал на беломраморного Димку. Он сам должен был принимать решение. Единоличное и необсуждаемое. В его принятии если и мог на кого-либо положиться среди своей разновозрастной команды, так все-таки только на Димку. Никто из остальных не принимался в расчет. Ну, может, еще Ленька – у него все-таки старший брат в местной футбольной команде играет. Надо было решать – идти ли на речку, в орешник ли к монастырю или бежать на футбольный матч местного Спартака с разуваевским Мясокомбинатом. А то и вовсе на похороны к церковному кладбищу.

Ребята замерли в расслабленных позах, склонив головы и зажмурившись от прямого света. Издали доносился ровный гул ветра, пробегавшего по древесным вершинам Долины Грез и отражавшегося от купола церквушки мелкими меднозвучащими завихрениями. Вверху, прямо в центре ослепительно синего неба кружили на разных высотах несколько коршунов, словно одна, на удивление синхронизированная подвижная и перестраивающаяся система. Один из них сделал пару сужающихся кругов и камнем рухнул вниз.

– На Прохоровых, – почти с артиллерийско-баллистической вымеренностью определил маленький Федя.

Прислушались. За дальностью расстояния не было слышно ни куриного переполоха, ни человеческих вскриков. Помолчали.

– Да, на Прохоровых, – после длительной паузы профессионально подтвердили двое-трое из развалившихся на пожелтелой траве возле сизого деревенского колодца.

– А вода после утопленников семь дней отравлена. Если у тебя есть какая маленькая ранка или в рот, в глаза там, в уши попадет – трупная болезнь будет. Вспухнешь весь и черными пятнами пойдешь. И огромные чирьи вылезут.

Перейти на страницу:

Все книги серии Пригов Д.А. Собрание сочинений в 5 томах

Монады
Монады

«Монады» – один из пяти томов «неполного собрания сочинений» Дмитрия Александровича Пригова (1940–2007), ярчайшего представителя поэтического андеграунда 1970–1980-x и художественного лидера актуального искусства в 1990–2000-е, основоположника концептуализма в литературе, лауреата множества международных литературных премий. Не только поэт, романист, драматург, но и художник, акционист, теоретик искусства – Пригов не зря предпочитал ироническое самоопределение «деятель культуры». Охватывая творчество Пригова с середины 1970-х до его посмертно опубликованного романа «Катя китайская», том включает как уже классические тексты, так и новые публикации из оставшегося после смерти Пригова громадного архива.Некоторые произведения воспроизводятся с сохранением авторской орфографии и пунктуации.

Дмитрий Александрович Пригов

Поэзия / Стихи и поэзия
Москва
Москва

«Москва» продолжает «неполное собрание сочинений» Дмитрия Александровича Пригова (1940–2007), начатое томом «Монады». В томе представлена наиболее полная подборка произведений Пригова, связанных с деконструкцией советских идеологических мифов. В него входят не только знаменитые циклы, объединенные образом Милицанера, но и «Исторические и героические песни», «Культурные песни», «Элегические песни», «Москва и москвичи», «Образ Рейгана в советской литературе», десять Азбук, «Совы» (советские тексты), пьеса «Я играю на гармошке», а также «Обращения к гражданам» – листовки, которые Пригов расклеивал на улицах Москвы в 1986—87 годах (и за которые он был арестован). Наряду с известными произведениями в том включены ранее не публиковавшиеся циклы, в том числе ранние (доконцептуалистские) стихотворения Пригова и целый ряд текстов, объединенных сюжетом прорастания стихов сквозь прозу жизни и прозы сквозь стихотворную ткань. Завершает том мемуарно-фантасмагорический роман «Живите в Москве».Некоторые произведения воспроизводятся с сохранением авторской орфографии и пунктуации. В ряде текстов используется ненормативная лексика.

Дмитрий Александрович Пригов

Поэзия
Монстры
Монстры

«Монстры» продолжают «неполное собрание сочинений» Дмитрия Александровича Пригова (1940–2007). В этот том включены произведения Пригова, представляющие его оригинальный «теологический проект». Теология Пригова, в равной мере пародийно-комическая и серьезная, предполагает процесс обретения универсального равновесия путем упразднения различий между трансцендентным и повседневным, божественным и дьявольским, человеческим и звериным. Центральной категорией в этом проекте стала категория чудовищного, возникающая в результате совмещения метафизически противоположных состояний. Воплощенная в мотиве монстра, эта тема объединяет различные направления приговских художественно-философских экспериментов: от поэтических изысканий в области «новой антропологии» до «апофатической катафатики» (приговской версии негативного богословия), от размышлений о метафизике творчества до описания монстров истории и властной идеологии, от «Тараканомахии», квазиэпического описания домашней войны с тараканами, до самого крупного и самого сложного прозаического произведения Пригова – романа «Ренат и Дракон». Как и другие тома собрания, «Монстры» включают не только известные читателю, но не публиковавшиеся ранее произведения Пригова, сохранившиеся в домашнем архиве. Некоторые произведения воспроизводятся с сохранением авторской орфографии и пунктуации. В ряде текстов используется ненормативная лексика.

Дмитрий Александрович Пригов

Поэзия
Места
Места

Том «Места» продолжает серию публикаций из обширного наследия Д. А. Пригова, начатую томами «Монады», «Москва» и «Монстры». Сюда вошли произведения, в которых на первый план выходит диалектика «своего» и «чужого», локального и универсального, касающаяся различных культурных языков, пространств и форм. Ряд текстов относится к определенным культурным локусам, сложившимся в творчестве Пригова: московское Беляево, Лондон, «Запад», «Восток», пространство сновидений… Большой раздел составляют поэтические и прозаические концептуализации России и русского. В раздел «Территория языка» вошли образцы приговских экспериментов с поэтической формой. «Пушкинские места» представляют работу Пригова с пушкинским мифом, включая, в том числе, фрагменты из его «ремейка» «Евгения Онегина». В книге также наиболее полно представлена драматургия автора (раздел «Пространство сцены»), а завершает ее путевой роман «Только моя Япония». Некоторые тексты воспроизводятся с сохранением авторской орфографии и пунктуации.

Дмитрий Александрович Пригов

Современная поэзия

Похожие книги

Собрание стихотворений, песен и поэм в одном томе
Собрание стихотворений, песен и поэм в одном томе

Роберт Рождественский заявил о себе громко, со всей искренностью обращаясь к своим сверстникам, «парням с поднятыми воротниками», таким же, как и он сам, в шестидесятые годы, когда поэзия вырвалась на площади и стадионы. Поэт «всегда выделялся несдвигаемой верностью однажды принятым ценностям», по словам Л. А. Аннинского. Для поэта Рождественского не существовало преград, он всегда осваивал целую Вселенную, со всей планетой был на «ты», оставаясь при этом мастером, которому помимо словесного точного удара было свойственно органичное стиховое дыхание. В сердцах людей память о Р. Рождественском навсегда будет связана с его пронзительными по чистоте и высоте чувства стихами о любви, но были и «Реквием», и лирика, и пронзительные последние стихи, и, конечно, песни – они звучали по радио, их пела вся страна, они становились лейтмотивом наших любимых картин. В книге наиболее полно представлены стихотворения, песни, поэмы любимого многими поэта.

Роберт Иванович Рождественский , Роберт Рождественский

Поэзия / Лирика / Песенная поэзия / Стихи и поэзия