Монстры

– Неее, это раки мертвецами питаются. Если укусят, вот тогда трупная болезнь. Нарывы будут. Потом лопнут, и гной с кровью потечет. Кожа вся насквозь растрескается. – Все оглянулись на Димку, рассматривая странную географию его мраморных прожилок. Потом украдкой сверху вниз оглядели себя. Облегченно отвернулись. Уже более открыто и озабоченно стали осматривать друг друга на предмет возможных ранок и порезов на спине и шее. Все оказалось в норме. Было, конечно, страшновато, но ничего иного, кроме купания, на ум не приходило.

Тут толстый неуклюжий, так сказать, «жир-трест-мясо-комбинат» на облегчение всех произнес:

– Какие утопленники! Под Володино по пояс. Не утонешь. Это под Васино с ручками.

– Утонуть можно и в тазу. Если голову долго держать. По пьяни, – опять смутил всех Димка.

– По пояс там. Какие утопленники? – поддержанный всеобщим утвердительным молчанием, продолжал свое «жир-трест-мясо-комбинат». – Там еврей, когда к Мартыновым приезжает, рыбу удит. Я видел. Нет там никаких утопленников.

– Да? – то ли вопросительно, то ли авторитетно и утвердительно произнес Васька, снова взглянув на Димку. Тот отвернул голову. – Пошли.

И побежали. Сначала медленно и нехотя. Потом азартно, подпрыгивая, с криками, сшибая на ходу головы высовывавшихся трав и мелких кустарников. Потом уже мчались как-то даже отчаянно и самозабвенно, едва переводя дыхание. За ними с трудом поспевал пыхтящий и задыхающийся «жир-трест-мясо-комбинат». Димка, тот и вовсе – медленно и вяло перебирая длинными тощими подогнутыми в коленях ногами в огромных постоянно сваливающихся сандалях, значительно отставая, семенил на значительном расстоянии от всех.

Ну, про пацанов хватит.

Ш-2

Какая-нибудь аналогичная небольшая вставка в середину того же самого повествования, могущая быть снова названной «ПАЦАНЫ»

– Тут, тетка говорила, – пробормотал мокрый и вздрагивающий всем своим тощим и почти насквозь просматриваемым телом Федька, – омут каждую неделю просыпается. Вода вертится, вертится и внутрь уходит. Всех с собой на дно утягивает. А потом и вовсе в землю. – Федька оглянулся на Димку. Тот стоял, отвернувшись, в стороне. – И кто-то воет. Потом из глубины всех заверченных вверх выбрасывает. На страшенную высоту. Прямо вот дотуда. – Он указал на тощую верхушку стоявшей в отдалении полуголой сосны.

Все лениво, но в то же самое время и настороженно переглянулись. Минутой позже и забыли.

– Спички есть? – строго спросил Васька.

– У меня, у меня есть, – засуетился Федя. – Щас, руки вытру. – Он торопливо стал обтирать мокрые руки о серые повылинявшие трусы и мятую майку.

– На. – Димка длинной пластичной рукой протянул Ваське коробок.

– Спасибо, – неожиданно ответил тот. Потом поправился: – Угу, – чиркнув спичку и сложив руки домиком, уткнувшись веснушчатой мордочкой, начал ритуальную процедуру прикуривания на ветру. Стоящие, щурясь на солнце, наблюдали. Наконец по щекам и носу, плотно уткнувшимся в домик сложенных рук, поплыл дымок. Все облегченно вздохнули. Васька достойно выпрямился с прикуренной папиросой. Федька, вытерши руки, радостно и услужливо протягивал полупустую пачку. Все, кроме Димки, торжественно взяли по одной и, прикладываясь к Васькиному огоньку, прикурили. Опустились на пожухлую траву и замерли. Кого могли напомнить застывшие в блаженстве на пологом речном берегу залитые солнечным светом послевоенные наголо стриженные слободские мальчуганы? Ну разве только таких же в любом уголке нашей неразнообразной Родины. Или же не таких. Даже совсем-совсем других. И не детишек вовсе. Троих-четырех молчаливых и сосредоточенных, с бронзовыми от горного загара спокойными лицами, но тоже бритых наголо, поблескивающих голыми лоснящимися черепами, взрослых человеческих особей мужского пола, расположившихся спиной к прямо испаряющейся в холодном голубоватом кипении невысокой ступе на альпийском склоне под прямыми лучами золотого, почти тибетского солнца, и спокойно глядящих прямо перед собой. Да, пожалуй, только их. И то не очень.

На противоположной стороне, то вздымаясь, то проваливаясь, в соответствии с неровностями прибрежных холмов, бежали кирпичные стены краснеющего монастыря. Бывшего. Ныне в пределах монастырских стен расположился простой санаторий какого-то незначительного ведомства. Значительные-то – Министерство обороны, КГБ, МВД, МПС, ВЦСПС, Совмин, ЦК КПСС, ВЛКСМ, Минобороны, Генштаб, Госплан, КГПК, Минэнерго, АН СССР и другие – все больше на югах да по целебным водам свои роскошные здравницы воздвигали. Райские такие постройки с башенками, куполами, мраморными холлами и лестницами, художественными росписями, картинами и хрустальными люстрами внутри. С многочисленным уважительным и сдержанным персоналом. А тут, в Звенигороде, располагалось нечто нехитрое. И народ соответствующий. Жены да дети-внуки мелких начальников маловлиятельных министерств и невнятных ведомств бродили вдоль прекрасных, чуть-чуть облезлых, но все еще ярко алеющих на фоне свежей листвы обступающего их орешника, монастырских стен.