Монстры

– Да-ааа! – доносился из дальнего угла пустой лаборатории гулкий голос Николая. – Доисследовались – скорпионы, драконы! Это же Вальтер Скотт какой-то! У тебя докторская на носу, а ты сущий бред несешь. Черт-те что!

Ренат пережидал, выдерживая значительную паузу.

– Видишь ли, тут девушка: Не совсем простая, – невпопад начал он.

Из второй задней комнаты лаборатории было видно, как они стояли, опустив головы, почти не взглядывая друг на друга, прислонившись спинами к противоположным стенкам, выкрашенным в такой трудно определяемый и почти никак не обозначаемый зеленовато-голубоватый цвет. Николай высокий, худой, медлительный и черный. Напряженный, видимый со спины, Ренат.

– Все девушки непростые. Тебе сколько лет, Ренат? – назидательно отвечал Николай.

– Я не о том, не о том! – взвился Ренат. И замолчал. За спиной вроде бы послышался шорох. Наклонившись и просунув круглую коротко стриженную голову в дверной проем, он заглянул в соседнюю комнату.

– Мыши, там. Метафизические мыши. Тараканы. Монстры, – чересчур уж мрачно сострил Николай. Отчего такая мрачность?

Ренат смиренно смолчал.

– Ты что-нибудь слыхал о последнем решении папского собора? – неожиданно спросил он.

– Что, теперь этим будем заниматься? – Николай поморщился.

– Про Святого Георгия?

– Ну, слышал! Драконоборец. На иконах, – незаметно для себя Николай начал втягиваться в этот странный разговор. А и то – не втянешься?

– Собственно, его противостояние Дракону: – говорил Ренат, отвернувшись и глядя на светлеющее в глубине темной комнаты окно. Слабый вечерний свет выделял только выступающие углы тусклых предметов, поблескивающие металлические детали приборов и инструменты, а также матовые скулы, лоб и нос обоих неподвижных собеседников. – Оно, как ты выразился, вернее, какое и есть по сути, – событие метафизическое. Во всяком случае, могущее быть обозначенным как метафизическое. Инвариантное. Регулярно повторяющееся. Даже больше, имеющее ноуменально быть и в дочеловеческой, внечеловеческой истории. Вернее, до всякой истории. Хотя там один уровневый вариантный переход.

Из задней комнаты их голоса слышались лишенными всякой диалогической осмысленности. Просто последовательность с трудом идентифицируемых звуков, гудящих и перемешивающихся. Мария стояла, прижимаясь к стене у дверной притолоки, спиной ощущая Рената, прислонившегося к той же самой тонкой переборке с обратной стороны. Стена была такая тоненькая, что, казалось, они срослись, даже влипли спинами друг в друга. Мария опасалось, что ее жар вполне ощутим сквозь эту искусственную, почти муравьиную перегородку лабораторных помещений. Но Ренат сам был если не перегрет, то возбужден до такой степени, что вряд ли мог ощущать что-либо дополнительное, кроме напряжения и как бы внутренней преизбыточности своего собственного тела. Марии с трудом давались движения. Еле-еле удавалось отлепить, почти отрывать от стены то одну, то другую лопатку. В эти моменты Ренат все-таки что-то ощущал и поеживался под взглядом приятеля.

Мария взглядом вымеряла расстояние до письменного стола, стоящего у самого окна и освещенного спокойным ненавязчивым сумеречным светом. Чтобы достичь его, потребовалось бы пересечь открытое пространство дверного проема. Хоть свет и не был включен в обоих помещениях, любое движение в пространстве открытой двери было бы замечено.

– Господи, теперь это затянется, – досадливо прошептала Мария. Она с тоской посматривала на так медленно и неохотно темнеющее окно. Она не различала их слов. Но по интонации и долгим паузам понимала, что это надолго. А времени нет. – Нет времени, нет времени, – бормотала она в полутьме.

Критические затвердевания в кончиках пальцев рук и ног свидетельствовали, что промедление на два-три дня практически закрывало для нее возможность возвращения. Разноагрегатная разнесенность ее телесного состава создавала уже неодолимые препятствия для монопольно-одноразового преобразования.