Читаем Монстры полностью

– Ты же сам сказал: «У нас в научном мире». В смысле, что в отличие от вас у меня, в моем ненаучном мире: В общем, все давно уже перешло границы догадок и предположений! Это уже здесь. – Ренат пробежал пальцами по воздуху, изображая многочисленность всего этого, как бы буквально кишащего, населяющего, заполонившего окружающее их пространство. – И она здесь: Да ты ее знаешь. Машенька. – Николай быстро взглянул на него, но ничего не сказал. – И положение просто катастрофическое! – Ренат опять впился в многострадальную коротко стриженную шевелюру. В таком вот полускособоченном виде он раскачивался из стороны в сторону, прижатый, как приклеенный к стене. Остановился. Разжал руки и выпрямился, повернувшись к синеватому окну.

Мария вспомнила рассказ Рената, как он однажды дрался с Мартой. Да, именно дрался. Вернее, сражался.

Со стороны все происходившее выглядело просто ужасающим. Невероятным и отталкивающим.

Но он сразу понял. Марта вряд ли осознавала суть происходящего между ними. Во всяком случае, ничем не оправданную интенсивность, почти ярость, овладевшую внезапно обоими. Просто вовлеклась в этот несколько насильственный и неестественный род некоего воинственно-ритуализированного танца. Она размахивала руками, в одной из которых оказался огромный кухонный нож. Марта вряд ли могла объяснить, каким образом и зачем он оказался там. А если бы попыталась, то поведала бы совсем иные причины и намерения, чем те, которыми руководствовалась в своих странных, непредсказуемых, почти магических действиях. Она наносила регулярной елочкой частые мелкие, почти неощущаемые порезы на его руках, лице и следом по всему телу. Делала это на удивление точно и изящно, нигде не прорезая кожу Рената глубже чем на полмиллиметра. Точно, строго, изящно и неумолимо. Вскоре весь он был покрыт густой сеткой перекрещивающихся неглубоких красных порезов. Лицо Марты, искаженное жестокой гримасой, приобрело черты застылости и завершенности ритуальной маски. Хотя, судя по чудовищно дикой выразительности ее лица и размашистости экспрессивных жестов, порезы на теле Рената должны были бы быть столь же убийственной интенсивности и глубины. Кровь должна была бы переливаться через края его вспоротых сосудов, заливая все окрест яркой, распластанной на ширину немалой площади Мартиной комнаты, поблескивающей пленкой. Но нет. Нет. Этого как раз и не было.

Ренат катался по полу, громко визжа. Но неслышно. Для посторонних неслышно. Сам же себя он слышал в неистовой, почти оглушающей громкости. Прямо как в плотно прижатых к ушам наушниках плейера, включенного на полную мощность. Он вскакивал, вздымал легко, как-то даже изящно, огромные окровавленные руки. Вспрыгивал на потолок. Укреплялся на нем. Присасывался всем телом, обращаясь лицом вниз, откуда она бросалась ему на спину, вцеплялась в шею и скользила ножом по напряженной, стальной, непроминаемой и непробиваемой спине. Вместе с диким неслышным грохотом рушились на пол и закатывались под кровать. Выкатывались с другой стороны, мягко и упруго ударяясь о стенку. Как мячики отскакивали. Разлетались в разные стороны. Стукались о противоположные стены и в стремительном движении снова сплетались на полу посередине комнаты. Картина дикая. Жуткая! Невероятная! Отвратительная и захватывающая. Ренат зубами вцеплялся в ее грудь, не раня, не разрывая, но словно перебирая по сантиметру, по клеточке. Она прижимала его левой рукою к себе, по-прежнему нанося ножом легкокровавые пометки на плечах и шее. Они потихонечку изнемогали. Окончательно изнемогли. Откинулись на спины. Легли рядышком параллельно ногами к окну. Тяжело дышали. Просочившийся с улицы некий сумеречный фантом молча проходил между ними. Неподвижно вставал рядом, в ногах. Наклонялся и легко растаскивал в стороны. Повисал невысоко и словно нашептывал:

– Не время! Еще потрудитесь.

– Что? – одними губами произносил Ренат.

И они начинали сызнова. Она находила его повсюду – то прилепившимся к стене. То в верхнем углу закопченной и запыленной комнаты. То у двери, почти просунувшимся в щель у самого пола. То уже полностью протиснувшегося в круглое зарешеченное вентиляционное отверстие под потолком на кухне. Они метались по огромной и сложностроенной квартире. Все вокруг было усеяно бесчисленным множеством бисерных капелек крови, чуть-чуть перекатывавшихся из стороны в сторону, как мелкие ртутные шарики, и не сливавшихся в одно кровяное пятно. Марта на лету слизывала их, утирала рот тыльной стороной левой руки, уже покрытой многочисленными кровяными разводами. Фантом, изредка проявляясь то здесь, то там в пространстве квартиры, поправлял в ее правой руке почти уже вываливающийся от усталости нож. Она с новой яростью обрушивалась на Рената, запутавшегося в сушившихся посреди ванной комнаты простынях, совсем уже терявшего свободу движений и маневра. Потом они окончательно сваливались в кровати и забывались. Такими обнаружили себя под утро.

Вид обоих был ужасен.

Перейти на страницу:

Все книги серии Пригов Д.А. Собрание сочинений в 5 томах

Монады
Монады

«Монады» – один из пяти томов «неполного собрания сочинений» Дмитрия Александровича Пригова (1940–2007), ярчайшего представителя поэтического андеграунда 1970–1980-x и художественного лидера актуального искусства в 1990–2000-е, основоположника концептуализма в литературе, лауреата множества международных литературных премий. Не только поэт, романист, драматург, но и художник, акционист, теоретик искусства – Пригов не зря предпочитал ироническое самоопределение «деятель культуры». Охватывая творчество Пригова с середины 1970-х до его посмертно опубликованного романа «Катя китайская», том включает как уже классические тексты, так и новые публикации из оставшегося после смерти Пригова громадного архива.Некоторые произведения воспроизводятся с сохранением авторской орфографии и пунктуации.

Дмитрий Александрович Пригов

Поэзия / Стихи и поэзия
Москва
Москва

«Москва» продолжает «неполное собрание сочинений» Дмитрия Александровича Пригова (1940–2007), начатое томом «Монады». В томе представлена наиболее полная подборка произведений Пригова, связанных с деконструкцией советских идеологических мифов. В него входят не только знаменитые циклы, объединенные образом Милицанера, но и «Исторические и героические песни», «Культурные песни», «Элегические песни», «Москва и москвичи», «Образ Рейгана в советской литературе», десять Азбук, «Совы» (советские тексты), пьеса «Я играю на гармошке», а также «Обращения к гражданам» – листовки, которые Пригов расклеивал на улицах Москвы в 1986—87 годах (и за которые он был арестован). Наряду с известными произведениями в том включены ранее не публиковавшиеся циклы, в том числе ранние (доконцептуалистские) стихотворения Пригова и целый ряд текстов, объединенных сюжетом прорастания стихов сквозь прозу жизни и прозы сквозь стихотворную ткань. Завершает том мемуарно-фантасмагорический роман «Живите в Москве».Некоторые произведения воспроизводятся с сохранением авторской орфографии и пунктуации. В ряде текстов используется ненормативная лексика.

Дмитрий Александрович Пригов

Поэзия
Монстры
Монстры

«Монстры» продолжают «неполное собрание сочинений» Дмитрия Александровича Пригова (1940–2007). В этот том включены произведения Пригова, представляющие его оригинальный «теологический проект». Теология Пригова, в равной мере пародийно-комическая и серьезная, предполагает процесс обретения универсального равновесия путем упразднения различий между трансцендентным и повседневным, божественным и дьявольским, человеческим и звериным. Центральной категорией в этом проекте стала категория чудовищного, возникающая в результате совмещения метафизически противоположных состояний. Воплощенная в мотиве монстра, эта тема объединяет различные направления приговских художественно-философских экспериментов: от поэтических изысканий в области «новой антропологии» до «апофатической катафатики» (приговской версии негативного богословия), от размышлений о метафизике творчества до описания монстров истории и властной идеологии, от «Тараканомахии», квазиэпического описания домашней войны с тараканами, до самого крупного и самого сложного прозаического произведения Пригова – романа «Ренат и Дракон». Как и другие тома собрания, «Монстры» включают не только известные читателю, но не публиковавшиеся ранее произведения Пригова, сохранившиеся в домашнем архиве. Некоторые произведения воспроизводятся с сохранением авторской орфографии и пунктуации. В ряде текстов используется ненормативная лексика.

Дмитрий Александрович Пригов

Поэзия
Места
Места

Том «Места» продолжает серию публикаций из обширного наследия Д. А. Пригова, начатую томами «Монады», «Москва» и «Монстры». Сюда вошли произведения, в которых на первый план выходит диалектика «своего» и «чужого», локального и универсального, касающаяся различных культурных языков, пространств и форм. Ряд текстов относится к определенным культурным локусам, сложившимся в творчестве Пригова: московское Беляево, Лондон, «Запад», «Восток», пространство сновидений… Большой раздел составляют поэтические и прозаические концептуализации России и русского. В раздел «Территория языка» вошли образцы приговских экспериментов с поэтической формой. «Пушкинские места» представляют работу Пригова с пушкинским мифом, включая, в том числе, фрагменты из его «ремейка» «Евгения Онегина». В книге также наиболее полно представлена драматургия автора (раздел «Пространство сцены»), а завершает ее путевой роман «Только моя Япония». Некоторые тексты воспроизводятся с сохранением авторской орфографии и пунктуации.

Дмитрий Александрович Пригов

Современная поэзия

Похожие книги

Собрание стихотворений, песен и поэм в одном томе
Собрание стихотворений, песен и поэм в одном томе

Роберт Рождественский заявил о себе громко, со всей искренностью обращаясь к своим сверстникам, «парням с поднятыми воротниками», таким же, как и он сам, в шестидесятые годы, когда поэзия вырвалась на площади и стадионы. Поэт «всегда выделялся несдвигаемой верностью однажды принятым ценностям», по словам Л. А. Аннинского. Для поэта Рождественского не существовало преград, он всегда осваивал целую Вселенную, со всей планетой был на «ты», оставаясь при этом мастером, которому помимо словесного точного удара было свойственно органичное стиховое дыхание. В сердцах людей память о Р. Рождественском навсегда будет связана с его пронзительными по чистоте и высоте чувства стихами о любви, но были и «Реквием», и лирика, и пронзительные последние стихи, и, конечно, песни – они звучали по радио, их пела вся страна, они становились лейтмотивом наших любимых картин. В книге наиболее полно представлены стихотворения, песни, поэмы любимого многими поэта.

Роберт Иванович Рождественский , Роберт Рождественский

Поэзия / Лирика / Песенная поэзия / Стихи и поэзия