Монстры, химеры и пришельцы в искусстве Средневековья

Среди излюбленных примеров гротескного тела, которые часто встречаются в средневековых маргиналиях, можно выделить так называемых гриллусов (gryllus) – монстров без туловища, но с головой, задом и ногами (лапами). В зависимости от атрибутов и специфики костюмов эти существа могут служить пародией на пороки монахов, представителей духовенства и власти либо не иметь привязки к какой-либо социальной группе, а представлять собой насмешку над человеческой глупостью как таковой (намеком на это служит характерный капюшон дураков, который они часто носят на голове). Но иногда гриллусы не имеют характерных атрибутов, по которым их можно было бы связать с какой-либо определенной темой, в этом случае они становятся неким собирательным образом всего дурного и непристойного.

Традиция создавать причудливых монстров на полях рукописей оставалась востребованной и в XV веке. В одном из самых роскошных манускриптов позднего Средневековья – часослове Марии Бургундской – наблюдается настоящий всплеск активности маргинальной образности. Все маргиналии этого часослова можно разделить на определенные категории: первая – это те, которые напрямую визуализируют конкретное слово или словосочетание из текста; вторая – это мотивы общего характера, связанные с содержанием молитвы в целом или с содержанием целого раздела книги (например, изображение священника со святой водой в разделе заупокойной службы); третья группа – аллегорическое образы бестиария; самая значительная четвертая часть – это изображения, которые не поддаются однозначной и буквальной интерпретации. Они помещены в нижней части страницы и представляют собой по-настоящему нетривиальных монстров. Один из ярких примеров – синий лысоголовый человечек, танцующий на спине у единорога. Присутствие единорога традиционно отсылает к идее чистоты и девственности, ведь в средневековом бестиарии этот фантастический зверь ассоциируется с невинной девой, с помощью которой его заманивают в сети охотников. Здесь же очевидно, что идея чистоты и непорочности попрана, ведь синеголовый гуманоид без стесненья пляшет на спине единорога, словно глумясь над всеми известными сакральными смыслами.

Чтобы максимально разнообразить визуальный ряд и привлечь внимание читателя, средневековые миниатюристы задействовали самый широкий лексикон изобразительных мотивов. Источником вдохновения могла послужить даже самая банальная и обыденная вещь. Так, например, на полях уже упоминаемого нами часослова Катерины Клевской можно встретить изображения моллюсков, крабов, птичьих клеток, рыбачьих сетей, раскрытые стручки зеленого горошка, крендельки, четки и другие предметы средневековой повседневности. Имеют ли эти изображения какой-то символический смысл? Попытки расшифровать их часто кажутся надуманными, хотя, как известно, и язык аллегорий не был чужд средневековым мастерам. Ко всему прочему, необычное изображение, вызывающее ту или иную ассоциацию, могло служить мнемотехнической цели. Иными словами, оно помогало лучше запомнить то, о чем шла речь в тексте рукописи. В качестве примера рассмотрим страницу часослова, содержащую фрагмент жития Святого Николая. Оставляя в стороне замечательные иллюзионистические трюки, которые использовал художник для создания эффекта объемного изображения, обратим внимание на фигурки, которые он расположил по углам декоративного бордюра. Это трехголовые существа, яростно впивающиеся зубами в большой золотой шар. Они имеют яркую окраску – зеленую, красную и черную – и обладают довольно мощными лапами, которыми будто бы пытаются оттолкнуть друг друга. Что означают эти странные, ни на кого не похожие существа?

Чтобы попробовать прояснить их смысл, обратимся к житию Святого Николая. В «Золотой легенде» Иакова Ворагинского повествуется о том, как однажды Николай пришел на выручку своему соседу – знатному, но обедневшему человеку. У него было три дочери, и, чтобы спасти семью от нужды, он принуждал их заниматься проституцией. Тогда Николай стал тайно подбрасывать ему в дом золотые слитки, чтобы тот не унижал своих дочерей, а имел возможность выдать их замуж, сыграв достойную свадьбу и обеспечив приданым[38]. Таким образом, оригинальное трехголовое чудовище, которое иллюстратор рукописи поместил по краям декоративного бордюра, могло отсылать к этому преданию: три дочери ассоциировались с тремя головами, а золотой шар выступал аллюзией на драгоценные слитки, которые Святой Николай подбрасывал своему соседу. Однако значение некоторых атрибутов трехголового монстра остается туманным: например, своеобразные головные уборы – полумесяцы, обрамляющие каждый из его ликов. В свою очередь, синий фон декоративного бордюра, усыпанный золотыми звездами, отсылает к идее покровительства Николая мореплавателям, жаждущим чистого неба над головой и ярких звезд, которые являлись главным ориентиром в средневековой морской навигации.