Представьте себе, например, обложку романа Ричарда Марша «Жук», одного из британских бестселлеров 1890-х годов, чьи продажи поначалу превосходили «Дракулу» Брэма Стокера. Для карманного издания 1959 года художник придумал изобразить на ней гигантского черного с зеленым отливом жука на мрачном чернильном фоне. Он покушается на беспомощно лежащую женщину. Жуткое зрелище. Главный вопрос, связанный с новым статусом монстров, заключался в том, могут ли они угрожать не только главным героям произведения, но и всему миру. Даже более прямолинейно: может ли жук угрожать всему человечеству? Для эпохи Мэри Шелли и Гоголя этот вопрос не имеет смысла. Как может какое-то одно чудище угрожать всей человеческой цивилизации? В литературе ничего такого не было. Правда, помните, во «Франкенштейне» есть намек на эту проблему. Если бы существо получило от Виктора Франкенштейна супругу, то народились бы маленькие «франкенштейнички», которые могли бы постепенно создать свои поселения по окраинам континентов и в итоге вытеснить людей. Но это лишь гипотетическая угроза, никакого реального размножения монстра в романе мы не видим. До начала XX века готическая литература не знала таких нашествий. Даже в романе Ричарда Марша жук возникает в единственном экземпляре, а не целой стаей. Он материализуется в Лондоне и угрожает только его жителям, а не всему миру. На самом деле даже Дракула в романе Стокера был более опасен для человечества, чем этот страшный жук. Огромное полчище насекомоподобных монстров будет угрожать миру лишь в XX веке, например в фильмах «Мутанты» (1997) или «Атака пауков» (2002).
Обложка первого издания романа Ричарда Марша «Жук».
Прекрасная дева и чудовище на рисунке финского художника Аксели Галлен-Каллелы. 1906 г.
Тем не менее в XIX веке что-то в монстрах все-таки меняется. Попробуем рассмотреть под микроскопом, какая именно трансформация произошла, почему монстры стали более опасны для жизни людей и все чаще начали релоцироваться с далеких окраин в самое сердце европейских столиц. Британия – неоспоримый лидер по количеству монстров в литературе. Почему так? Эти и другие проблемы можно свести к трем основным вопросам:
Таким образом, на этот раз в центре нашего разговора будет не один монстр, а целое созвездие известных чудовищ конца XIX века. Посмотрим, из чего они сделаны и в каком контексте возникали.
Начнем с первого вопроса. Что происходит с готикой? Конец XIX века – эпоха возрождения интереса к готическим романам. Напомню, их первая версия (так сказать, 1.0) появляется на рубеже XVIII и XIX веков. Спустя сто лет новая волна готических романов принесла версию 2.0. Что изменилось?
Давайте сначала разберемся, как мы воспринимаем готику и ужасы. Исследователи пришли к выводу, что у читателей и литературных персонажей есть три базовые реакции на вторжение необычных существ. Если их появление объясняется с рациональной точки зрения (сон, сумасшествие, алкогольное опьянение или воздействие опиума, как у Эдгара По), то речь идет о «сверхъестественном». Если герои романа, повести или рассказа признают (и мы с ними соглашаемся), что монстры действительно есть и это не подлежит ни малейшему сомнению, то тогда говорится о «чудесном». Если же в тексте дается двойная мотивировка (колебание между «сверхъестественным» и «чудесным»), то читатель имеет дело с подлинно «фантастическим». Непростая классификация, на самом деле.
Но если, вооружившись ею, посмотреть на конкретные произведения XIX века, то будет интересно. Мы увидим, что в первой трети столетия на литературной сцене доминируют скорее монстры, которые существуют в фантастическом режиме, то есть гораздо больше таких призраков, ведьм и чудовищ, которые то ли есть, то ли нет – все зависит от восприятия самих героев. Исключения – пожалуйста! Все уже разобранные в книге монстры – Мефистофель, Вий, создание Франкенштейна и вампир лорд Рутвен – как раз действительно существуют, с точки зрения повествователей этих историй. Поскольку они уверены в этом, то и нам, читателям, передается эта уверенность.