Монстры у порога. Дракула, Франкенштейн, Вий и другие литературные чудовища

Например, в случае с повестью Гоголя реальное существование ведьмы-панночки и Вия не подвергается никакому сомнению. Таким образом, статус Вия и ведьмы «чудесный». С другой стороны, у того же Гоголя есть повесть «Нос», в которой нос как раковая опухоль бюрократии отделяется от самого человека и замещает его. В конце, однако, оказывается, что все это было лишь сном майора Ковалева. Поскольку существованию носа дается чисто рациональное объяснение, мы имеем дело уже не с «чудесным», а со «сверхъестественным». И вроде эта классификация хорошо работает на текстах первой половины XIX века, но если мы смещаемся к концу XIX века, то она что-то начинает пробуксовывать.

Ксилография. Коллежский асессор Ковалев и Нос. Автор рисунка А. А. Рыбников, гравер И. Н. Павлов.

Из фондов ГБУК г. Москвы «Дом Гоголя»

Казалось бы, в «Странной истории доктора Джекила и мистера Хайда» или, скажем, в «Дракуле» мы видим то же самое, что и в начале XIX века: страшные существа появляются в центре Лондона и начинают совершать ужасные преступления. Тем не менее мы чувствуем, что чем-то их монстры качественно отличаются от монстров первого «призыва». Так в чем это различие?

Я бы сформулировал его так: в начале XIX века вера в существование монстров как части объективной физической реальности была иррациональна. Лешие, домовые, ведьмы, русалки, вии, вампиры живут в человеческом сознании испокон веков. Так устроен мир. Есть силы добра, а есть сатанинские, дьявольские. Если вспомнить слова Гёте, то эти силы диалектически уравновешивают друг друга. Зато в конце XIX века объяснение несомненного существования монстров кардинально меняется. Как возможно появление графа Дракулы в лондонском метро или мистера Хайда в темном переулке? Стокер объясняет релокацию желанием Дракулы расширить свое влияние и всех обратить в вампиров, а Стивенсон – тем, что доктор Джекил изобрел уникальный порошок и совершил прорыв в науке. Наука – вот ключевое слово и порог. Научная картина мира, которая в конце XIX века все больше начинает доминировать в умах людей, изменяет восприятие монстров. Стокер и Стивенсон не говорят: «Таково мироздание, так было всегда». Это пороговый момент, когда новые существа выходят из состояния гибернации или возникают из-за человеческих экспериментов (привет Шелли!), что приводит к катастрофическим последствиям.

Но это не всё. Что еще изменилось в статусе монстров? Они релоцируются, и я попытаюсь раскрыть смысл этого процесса. Релокация напоминает эмиграцию, но отличается от нее тем, что может не предполагать окончательного переселения. Это скорее временное перемещение из одной географической точки в другую с возможностью возврата. Примерно так происходило с монстрами в период, который мы обсуждаем. В классической готической литературе первого призыва монстры практически никогда никуда не релоцируются. Это запрещенный прием. Монстры обитали в удаленных замках, разрушенных монастырях и подземельях, на кладбищах и заброшенных погостах.

Примечательно также то, что герой или героиня, например, английской готики часто попадали в «плохой» замок или аббатство в далекой стране: в Германии, Австрии, Италии, Швейцарии. Монстр или призрак никогда не выбирался за пределы своего жилища. И уж тем более он не появлялся в столичных городах типа Лондона или Парижа. В ранней готике это просто невозможно. Франкенштейн у Шелли был единственным сбежавшим монстром, правда, на Северный полюс. Монстр в классической готике тесно связан с прошлым, из которого он черпает свою силу. Как правило, это какой-то осколок наложенного на него проклятия. Если вовремя разрушить его, то морок исчезает как страшный сон.

Совершенно другая картина у Стокера, Стивенсона, Марша, Ле Фаню. Как остроумно подметил Генри Джеймс, писатель конца XIX века, также внесший свою лепту в развитие готического жанра (в знаменитой повести «Поворот винта»), мистическое переместилось уже к нашим дверям. В больших и малых городах Европы, США, Великобритании оно действительно перемещается ближе, вплотную к героям, а значит, и к читателю. Когда вы читаете, что монстр стучится в дверь лондонского особняка главного персонажа романа, ваш удобный диванный мир с потрескивающими в камине дровами как будто начинает рушиться. Вам становится поистине страшно, ведь этот монстр не заключен в подземелье, он перемещается по улицам города, а значит, релоцирующийся монстр может возникнуть здесь и сейчас.

Иллюстрация Джона Ла Фарджа к роману Генри Джеймса «Поворот винта» (публикация в газете Collier’s Weekly, 1898 г.).

Beinecke Rare Book & Manuscript Library, Yale University