Мор

В прихожую выходит женщина – явно жена хозяина. Из ее горла вырывается сдавленный крик, это она увидела Мора и мужа в его лапищах. Зажав ладонью рот, она оглядывается назад, на детей.

– Одно дело, когда ты оскорбляешь меня, – рычит Мор, не обращая на женщину внимания, – но совсем другое, если оскорбляешь ее, – он кивает головой в мою сторону. – Первое повлечет за собой мой гнев, второе – мучительную смерть, – он сдавливает мужчине шею настолько, что тот начинает хрипеть. – Ты понял?

– Убирайся… вон, – хрипит хозяин.

Мор слегка его встряхивает.

– Ты понял? – повторяет он с угрозой в голосе.

Мужчина смотрит на Мора, по лицу видно, что он кипит от негодования, но решает придержать язык и кивает.

Всадник выпускает его, и человек мешком оседает на пол.

– А теперь, – Мор поворачивается к женщине, которая смотрит на происходящее, так и не отняв рук ото рта, – моей спутнице нужны пища и постель.

– Нет у нас лишней еды и кровати лишней нет, – неприветливо ворчит мужчина, сидя на полу и растирая шею.

Я понимаю, что не хочу оставаться здесь. Выходя, слышу за спиной новые угрозы всадника. Но с меня хватит – нет больше сил смотреть, как мы рушим жизнь очередной семьи.

Во дворе я вижу большой валун и сижу на нем, пока руки и нос не начинают неметь.

Отвратительно, что во мне видят союзницу Мора. Всадник, конечно, меня привлекает, но я никогда не смогу принять то, что он творит.

Спустя какое-то время я слышу за спиной тяжелые шаги.

– В доме тебя ждут постель и горячая еда, – говорит Мор.

– Мне и тут неплохо, – я ковыряю башмаком мерзлую траву.

– Ты хочешь остаться здесь на всю ночь? – он поднимает лицо к звездам.

И осталась бы, будь только мое тело таким же железным, как моя воля.

– Почему тебе нужно вторгаться к людям? – спрашиваю я вместо ответа.

Еще не договорив, я уже и сама понимаю, что всадник делает это не из-за себя, ему не нужны отдых и пища. Он окружает заботой меня, хотя и за счет своих жертв.

– Весь мир принадлежит мне, – бросает Мор. – Даже дом этого невежи.

Сдвинув брови, он смотрит на дом.

Может, это тошнотворное чувство – вина выжившего? Или это угрызения совести за изменившиеся отношения? Так или иначе, слова всадника въедаются мне под кожу, как черви.

Весь мир принадлежит мне. Конечно, Мор Завоеватель должен считать именно так.

– Разве недостаточно того, что они умрут из-за тебя? Неужели надо еще поцеловать тебя на прощанье?

Потому что, по сути, именно этого хочет всадник, заставляя этих людей унижаться и выполнять его приказы.

– Насколько я помню, тебе это, кажается, нравилось, – тихо говорит он, глядя на мои губы.

Как хорошо, что Мор не видит румянца на моих щеках. Я отворачиваюсь.

– Ты сердишься на меня? – Ну и вопросы он задает!

Я вздыхаю.

– Нет. Я просто… все это беда, – говорю я, возвращая всаднику его же слова.

Долгие несколько секунд Мор изучает меня.

– Иди в дом, – мягко просит он.

Я медленно перевожу на него взгляд. Теперь, когда он смотрит на меня, я замечаю нечто большее, чем просто красивое лицо. В его глазах я впервые вижу проблески сочувствия.

Это что-то новое.

Вся моя решимость рассасывается под теплым взглядом всадника. Никто и никогда еще так на меня не смотрел. Я стою, завороженная его взглядом. Уголки его рта трогает намек на улыбку, когда я позволяю ему отвести себя в дом.

Всадник научился чувствовать. Ничего хорошего из этого не получится.

Ничего.

Глава 27

Ник Джеймсон – подлый тип. И стал он таким не потому, что в двери его дома вошел всадник.

Единственное его положительное качество, насколько я могу судить – это любовь к семье, пусть даже любовь эгоистичная, любовь собственника. Несколько раз я замечала блестящие в темноте глаза его сыновей, когда мальчики украдкой обменивались быстрыми взглядами, но чаще при виде отца они, да и их мать, прячут глаза и ходят с опущенными головами, глядя в пол.

Весь следующий день Ник смотрит на меня с нескрываемой ненавистью, поджав тонкие губы. На Море, положим, действительно лежит ответственность за распространение смертоносной заразы, но очевидно, что Ник Джеймсон винит не его.

Ничего кроме ненависти, целый день. Ближе к вечеру жена Ника – кажется, ее зовут Амелия – находит меня во дворе, когда я стою около их ледника и глажу Джули.

– Сара, – зовет она, подходя ближе.

Я перестаю поглаживать Джули по белоснежной гриве.

– Что? – я недоверчиво смотрю на женщину. Щеки Амелии горят – первые признаки лихорадки. Зараза уже вонзила в нее когти, как и в остальных членов семьи.

– Как ты… как ты оказалась в его обществе? – спрашивает она, подходя ближе.

Я отворачиваюсь и еще раз провожу рукой по лошадиной шее.

– Я пыталась его убить, – говорю я бесстрастно. – Ничего не вышло, он не может умереть, – это я добавляю на случай, если у Амелии или Ника есть такие мысли.

Амелия подвигается ближе.

– Давно это было?

– Несколько недель назад.

А кажется, что миновала сотня лет.

– Как же ты до сих пор жива? – спрашивает она почти восхищенно.

Я ерошу пальцами гриву Джули.

– Это его способ меня наказать.

После короткой паузы она снова заговаривает.