Моральное воспитание

Каким бы любопытным ни было это сосуществование мизонеизма и непостоянства, оно не специфично именно для ребенка. Мы встречаем его также у первобытных людей. Мы видели, насколько характер дикаря неглубок, подвижен, так что на него трудно положиться. Но известно также, что нигде больше традиционализм так не силен. Нигде обычай не обладает таким авторитетом. Все, чего он касается, регламентируется вплоть до деталей. Мельчайшие жесты, интонации установлены заранее, и все религиозно сообразуются с привычной практикой. Отсюда значительное развитие церемониала в такого рода обществах. Отсюда же следует, что новшества, инновации рождаются с большим трудом. Однажды установленная практика повторяется без вариаций столетиями. Но нет необходимости восходить к истокам истории, чтобы констатировать соприкосновение этих двух состояний сознания, которые на первый взгляд кажутся непримиримыми. Народы, чей характер более подвижен, те, чье сознание очень легко переходит от одной крайности к другой, те, следовательно, у которых революции происходят чаще всего и совершаются в совершенно противоположных направлениях, это не те народы, которые демонстрируют наибольшую инициативность. Наоборот, среди них старые традиции, старые рутинные привычки укоренены наиболее сильно. Они изменяются лишь внешне; основа их всегда остается той же самой. На поверхности – непрерывная череда всегда новых событий, спешащих друг за другом; но эта поверхностная мобильность скрывает под собой самое монотонное однообразие. Именно у наиболее революционных народов имеет место самая могущественная бюрократическая рутина.

Дело в том, что чрезвычайная мобильность и чрезвычайная рутина лишь внешне исключают друг друга. В самом деле, мимолетные идеи, впечатления именно потому, что они сохраняются недолго, потому, что сразу же сменяются другими, не в состоянии противостоять привычке. Ибо в привычке имеется сила, аккумулированная повторением, которую не могут победить столь летучие и непостоянные состояния, исчезающие, едва появившись, выталкивающие друг друга за пределы сознания, противоречащие друг другу и взаимно друг друга нейтрализующие. Сравните эту тончайшую, прозрачную ткань текучих и эфемерных состояний сознания с прочностью, плотностью, так сказать, устоявшейся привычки, и вы сразу же поймете, что субъект необходимо движется в том направлении, к которому его склоняет последняя. Она господствует безраздельно, потому что она представляет собой единственную основополагающую движущую силу. То, что центр тяжести поведения находится тогда в области привычек, – это в некотором роде механическая необходимость. Если взрослый, особенно, если он культурный, не находится до такой степени во власти своих привычек, то это потому, что идеи и чувства, следующие у него друг за другом, обладают большей последовательностью и устойчивостью; это не просто блуждающие огоньки, которые зажигаются на мгновение, с тем чтобы сразу же погаснуть. Они владеют сознанием значительное время; это реальные силы, которые могут противостоять привычкам и сдерживать их. Поскольку внутренняя жизнь более последовательна, поскольку она каждое мгновение не подвергается потрясениям, привычка уже не является единственной хозяйкой. Таким образом, чрезвычайная мобильность не только совместима с рутиной, но и прокладывает ей пути и усиливает ее власть.