Но если это стремление к традиционализму само по себе и не образует морального состояния, оно тем не менее служит точкой опоры для воздействия, которое мы должны оказывать на ребенка. Мы можем воспользоваться той властью, которой привычка обладает над ребенком вследствие нестабильности его психической жизни, чтобы исправить и сдерживать эту самую нестабильность. Достаточно привести его к тому, чтобы он усвоил регулярные привычки во всем, что касается главных обстоятельств его существования. При таком условии его жизнь уже не будет представлять то противоречивое зрелище чрезвычайной мобильности, беспрерывно сменяющейся почти маниакальной рутиной; то, что в ней мимолетно и подвижно, зафиксируется; она будет урегулирована и упорядочена в целом: это своего рода первоначальное посвящение в моральную жизнь. В той привязанности, которую ребенок ощущает к своим привычным способам действий, в том беспокойстве, которое он испытывает, когда не находит на их привычном месте предметы и людей своего окружения, уже присутствует смутное ощущение того, что существует нормальный порядок вещей, единственный, который укоренен в природе и который в этом качестве противостоит случайным сочетаниям и, следовательно, ему должно быть отдано предпочтение. Именно различение такого рода лежит в основе морального порядка. Несомненно, настолько туманное, настолько не осознающее само себя понятие нуждается в том, чтобы его уточняли, проясняли, укрепляли и развивали. Тем не менее в данном случае у нас открывается дверь, через которую собственно моральное действие сможет внедряться в душу ребенка и благодаря которой мы получаем доступ к одной из пружин его внутренней жизни, способную помочь нам ориентировать его в нужном направлении.
Но склонность к регулярной жизни не составляет, как нам уже известно, дух дисциплины в целом. Кроме того, существует склонность к умеренности, привычка сдерживать свои желания, ощущение нормальной границы. Недостаточно того, чтобы ребенок был приучен к повторению одних и тех же действий в одних и тех же обстоятельствах; нужно, чтобы у него было ощущение, что вне его существуют такие моральные силы, которые ограничивают его силы, те, с которыми он должен считаться, перед которыми его воля должна склоняться. С помощью собственных глаз ребенок не видит эти силы, поскольку они являются моральными. У него нет органа чувств, который бы позволял ему распознавать отличительные признаки морального авторитета. Существует целый мир, который окружает его со всех сторон, и тем не менее, в известном смысле, он для него невидим. Конечно, он вполне видит материальные тела людей и вещей, заполняющих его непосредственную среду, т. е. его семью; он вполне чувствует, что находящиеся в ней взрослые, т. е. его родители, в состоянии навязать ему свои воли. Но это физическое принуждение ни в какой степени не сможет создать у него впечатление того влечения sui generis, производимого моральными силами, благодаря которым воля подчиняется их воздействию спонтанно, посредством уважительного признания. Как же пробудить у ребенка это необходимое ощущение? Это можно сделать, используя его значительную восприимчивость ко всякого рода внушениям.
Гюйо первым обратил внимание на то, что ребенок естественным образом оказывается в ментальной ситуации, сильно напоминающей ту, в которой анормальным образом оказывается загипнотизированный субъект. В самом деле, каковы условия гипнотического внушения? Их в основном два. 1. Загипнотизированный находится в состоянии настолько полной пассивности, насколько только возможно. Его воля парализована; его сознание – своего рода чистая доска; в этом состоянии он уже видит, слышит только своего гипнотизера. Все, что происходит вокруг него, оставляет его равнодушным. Идея, внушенная в этих условиях, утверждается в его сознании сильнее, чем обычно, благодаря тому, что не встречает в нем никакого сопротивления. Ей не противодействует никакая другая идея, поскольку реализуется совершенная пустота. Поэтому она сама по себе стремится перейти в действие. Ибо идея не есть чисто интеллектуальное и умозрительное состояние; она всегда влечет за собой начало реализуемого ею действия, а начатое таким образом действие продолжается, если никакое противоположное состояние ему не воспрепятствует. 2. Однако для того чтобы внушенное действие определенно осуществилось, этого первого условия, как правило, недостаточно. Нужно, чтобы гипнотизер сказал: «я хочу»; чтобы он дал почувствовать, что отказ немыслим, что пациент должен повиноваться. Если он ослабит свой напор, вступит в дискуссию, с его властью будет покончено.