Моральное воспитание

В этой форме альтруизм ребенка связан с одной особенностью детской природы, которую мы уже имели возможность отметить: это традиционализм ребенка, его привязанность к привычкам, которые он себе создал. Создав себе некоторый способ чувствовать и действовать, он с трудом от него отказывается, он им дорожит и вследствие этого дорожит также вещами, которые являются его условиями. Поскольку он упорно стремится к тем же самым впечатлениям, он стремится также и к объектам, вызывающим в нем эти впечатления. Но это не единственный источник альтруистических чувств, которые можно наблюдать у него. Есть и другой источник: это чрезвычайная легкость, готовность, с которыми он воспроизводит все, что происходит перед его глазами. Он подражает движениям лица, которые он замечает у окружающих его людей. Он плачет, когда они плачут, он смеется, когда они смеются. Он повторяет те же слова, те же жесты, и когда жесты и слова стали для него символами определенных идей и чувств, он воспроизводит идеи и чувства, которые, как он думает, он читает на лицах или понимает благодаря используемым словам. Таким образом, все, что происходит в той части внешнего мира, которую он может охватить своим взором, отражается в его сознании. И вот каковы причины этого. Дело в том, что внутренняя жизнь ребенка очень скудна, состоит из незначительного числа элементов, носящих мимолетный характер и в результате она не в состоянии противостоять вторжению элементов, чуждых для нее. Личность, сформированная более основательно, личность взрослого человека, и особенно того, который воспринял определенный объем культуры, менее легко поддается подобному вторжению. Чуждые вторжения воздействуют на нас только тогда, когда они находятся в гармонии с нашими внутренними диспозициями, когда они движутся в том же направлении, к которому мы склоняемся естественным образом. Эмоциональное состояние, проявляемое перед нами, не передается нам только благодаря тому, что мы его свидетели; нужно еще к тому же, чтобы оно гармонировало с нашим настроением, нашими личными чувствами; иначе оно нас не затронет или затронет лишь поверхностно. Идея не станет нашей идеей только благодаря тому, что она выражена в нашем присутствии; если она не гармонирует с нашей ментальностью, мы ее отвергнем; или, по крайней мере, для того чтобы она в конце концов заставила нас признать себя, необходимо весьма сильное моральное давление, очень убедительная аргументация, пылкая энергия, увлекающая за собой и заразительная. Но ребенок гораздо более открыт к этим случайным воздействиям, потому что у него еще нет прочной и сформировавшейся ментальной конституции. У него еще нет многих устоявшихся привычек, которые мимолетное впечатление не могло бы подорвать. Конечно, и мы это вновь видели только что, некоторые из них у него существуют, причем твердые, но их число невелико. Его сознание состоит главным образом из текучих, неустойчивых состояний, которые постоянно сталкиваются друг с другом и проходят слишком быстро, чтобы иметь возможность укрепиться; они не могут противостоять довольно сильным внушениям, исходящим извне. Вот в чем источник того, что совершенно необоснованно называют инстинктом подражания. Ведь здесь нет ничего инстинктивного в точном смысле слова; не существует потребности подражать, записанной в некотором роде в глубинных основаниях тканей человеческого организма. Ребенок подражает, потому что его рождающееся сознание не имеет еще четко обозначенных избирательных форм близости; в результате оно усваивает, без сопротивления и без труда, все мало-мальски сильные впечатления, приходящие к нему извне. А что представляет собой эта способность воспроизводить и, следовательно, разделять чувства другого, как не склонность симпатизировать другому, т. е. первую форму глубоко альтруистического и социального стремления? Тем самым в действительности устанавливается коммуникативная связь между сознанием ребенка и иными сознаниями. То, что происходит в этих последних, находит отклик в его сознании. Он живет их жизнью, наслаждается их удовольствиями, страдает их страданиями. Таким образом, он естественно склоняется к таким действиям, которые смягчают страдания другого или предупреждают их. «Младенец двух лет и двух месяцев ползал по полу. Его старшая сестра Кэтрин, шести лет, трудившаяся, без особого успеха, над куском шерсти, начала плакать. Младенец посмотрел на нее и начал что-то ворчать, непрерывно натирая пальцами свои щеки сверху вниз. Тетя обратила внимание Кэтрин на младенца, что вызвало новый поток слез; после этого младенцу удалось через всю комнату приблизиться маленькими шажками к Кэтрин, непрерывно продолжая свое ворчание, сопровождаемое выразительной мимикой. Кэтрин, тронутая такой заботой, взяла малютку на руки и улыбнулась; тот сразу же принялся хлопать в ладоши и что-то тараторить, водя пальцем по следам слез на щеках своей сестренки» (Sully, ibid., p. 336). Так же как он стремится утешить в печали, которую он видит и разделяет, он старается доставить удовольствие. Но весьма вероятно, что позитивные действия, которые он выполняет таким образом, чтобы оказаться полезным, должны появляться в несколько более зрелый период, так как они предполагают уже более развитую ментальность. Боль, которую стараются смягчить, носит актуальный характер; это факт, данный в теперешнем ощущении, которое само собой вызывает процессы, призванные ее погасить или смягчить. Но вызвать удовольствие – это явление предстоящее, которое нужно предвосхитить, представить себе заранее; необходимо поэтому, чтобы ментальное развитие ребенка позволяло ему предвидеть будущие последствия его действий. И тем не менее наблюдения обнаруживают, что, начиная с третьего года жизни и даже раньше, ребенок способен на это опережающее выражение симпатии. «Малыш в возрасте двух лет и одного месяца услышал, как няня говорит: “Если бы только Анна вспомнила, что надо наполнить чайник в игровой комнате!”. Внимание ребенка пробудилось; он нашел Анну, чистившую камин в достаточно удаленной комнате. Он стал тянуть ее за фартук… привел ее в игровую комнату, указал пальцем на чайник, приговаривая: “Иди туда, иди туда”. Девушка поняла и сделала то, что от нее требовалось» (ibid., p. 338).