Море дышит велико

Захар Тетехин полагал, что пешком здесь вообще не ходят. К борту подкатывали автомобили разных раз­меров и назначений. Пришла колонна «студебеккеров», но не за грузами, нет. Трюма судна были пустыми. Ав­тотранспорт подали для того, чтобы отвезти наших мат­росов на встречу с ихним личным составом. Захар то­же поехал. Повезло. В увольнение на берег пустили в аккурат его боевую смену. Он увидел обыкновенные ка­зармы, а на плацу парней в чёрных клешах, фланель­ках навыпуск с отложными гюйсами. Всё похоже, да только без тельников. И ещё взамен бескозырок что-то вроде поварских колпаков.

Парни обступили наших, хлопали по плечам, кри­чали по-своему: «рашен», «комрэд», «о’кей» и много чего непонятного. А один стал у Захара башку щу­пать.

— Чеговоно? — не понял Захар. — Вошей нет.

— Не теряйся, слухач, — догадались ребята. — Про­веряет, нет ли у тебя рогов. — И ещё советовали: — Разуйся для ясности, предъяви копыта.

Захар подивился — ну темнота! Может, ещё штаны спустить, чтобы хвоста не искал? Чего с дурака возь­мешь? Всё это религиозный дурман, опиум для наро­да. На машинах раскатывают, а в чертей верят. И смех и грех!

Тут пригнали грузовик с коробками из картона.

— Бир! — загалдели хозяева. — Дринк!

Они мигом распатронили один ящик и стали сосать консервы, похожие на банки со сгущёнкой. Боцман Осотин первый дошурупил, в чем тут дело, и, схватив открывалку на манер птичьего клюва, проткнул жесть. Банка выстрелила фонтаном, пенистым и высоким, как всплеск. И сразу запахло пивом. Вон оно что! Парни смеялись, показывая — первую дырку надо зажать пальцем, а уж сосать из другой. В других ящиках бы­ли сигареты в блестящих пачках с верблюдом, стран­ные конфеты — только из резины. Сладкую резинку Захар выплюнул — пустое баловство, а пиво пришлось ему по душе. После третьей банки стал вроде разби­раться в ихнем разговоре, не так чтобы до конца, но понять можно. Оглянулся, а в сторонке улыбается мат­рос. А морда, мать честная, точно якорь-цепь после чёрного кузбасс-лака. Тетехин первый раз увидел та­кого человека и решил уточнить:

— Негр?

— Иесть, — отвечает. — Нигроу.

Захар обрадовался, понимает почти по-нашему.

— Иди сюда! — И палец согнул для верности в крючок.

Негр понял обратно и стиснул протянутую руку. Тетехин едва не охнул, но вида не показал. Разминая потихоньку в кармане помятые пальцы, он вдруг на­щупал запасную звездочку от головного убора.

— Держи вот. На память...

— Оу, сувенир... Вери мач! — обрадовался негр, но другие стали отпихивать его локтями.

Может, намекают, что звездочка не новая и по лу­чам облупилась красная эмаль? Дак другой у него всё равно нет. А старшина с лычками, оттеснивший негра, назвался Джоном и стал нахально показывать на звез­дочку побольше, привинченную у Захара к фланелевке с левой стороны. Давай, дескать, и её в «рашен су­венир».

— Накось выкуси, — рассердился Захар. — Сам за­служи.

Спасибо другому парню. Он происходил из чехов и растолковал старшине Джону, что орден это, не су­венир. Тот сказал «иес» и ещё много каких-то слов. В общем Захар догадался — интерес проявляют, за что ему орден. А как объяснить?

Тетехин зажал уши горстями, свел глаза к кончику мощного носа, а языком затарахтел, показывая, вроде как у него в телефонах шумит…

— Иес, — закивали. — Сабмарин...

Потом Тетехин повертел в руках банку «бира». Цельная была банка. И пиво больно хорошее. Жалко ему было пива, но ничего другого не придумал — как шмякнет плашмя об асфальт. И банка сплющилась, рванув, как глубинка за кормой.

Обратно поняли, всё ж таки матросы. Другую бан­ку сунули взамен. Пей на здоровье, «дринк».

Высосал, обернулся — повсюду такой разговор. Боц­ман Осотин кулаками в небо тычет: «Ду-ду-ду... «Фок-ке-вульф»... Бу-бух!» —и на свою фланельку показы­вает. А там рядом с медалью ещё два ордена.

«Ну дела! — удивился Захар. — Чего он раньше не носил? Надо будет спросить».

На прощанье Джон протянул ему толстую пачку под названием «герлс». Тетехин сунул её в карман и на обратном пути в кузове грузовика, очень довольный и после пива слегка хмельной, сорвал с пачки обертку и обомлел. На каждой карточке бабы в чем мать ро­дила. Нельзя сказать, чтобы раньше Захар их не ви­дел. Как же, случалось: летом у речки в кустах или ещё у банек на задах деревни. Но те сразу прятались, поднимая истошный визг, будто резали их. А эти, на карточках, ничего — показывали всё, что есть, и ещё улыбались. Захар перебрал все карточки до одной — всё ж таки любопытно, а потом засомневался: может, выкинуть? Боцман Осотин, переняв пачку, сказал:

— Пустое баловство. — И добавил «по-научно­му»: — Одно-графия, а есть ещё парно-графия.

— Чеговоно?

— Не дрейфь, говорю. За это ругать не будут.

Тетехин вовсе не думал об этом. За что ругать? Вот их бы, что на карточках, крапивой надрючить. Не по­нимают, дуры, — кто после такого замуж возьмет?

Чтобы поменять охальный разговор, Тетехин спро­сил у боцмана, куда его ордена делись. Только была полна грудь, а возвращается с одной медалькой.