На рваном тюфяке, там, за решеткой ржавой,Он в нервных пальцах мнет шуршащие пучкиСоломы высохшей – и вьет, и рвет венки —И тешит зрителей невиданной забавой.О жалкие глупцы! Как вашей мысли здравойПонять то, что таят горящие зрачки —Когда вино ночей, затворам вопреки,Их слезы и восторг венчает звездной славой?Несчастный брат! И мне, коль можно, уделиПолцарства твоего безумного – вдалиОт этих, сеющих и жнущих только ветер.Дороже тленных роз, и здравья, и любвиУнылый твой венок, расцветший в лунном свете,И одиночества высокие твои.Даме, которая задавала глупые вопросы
Зачем я печален, Хлоя? Затем, что луна высоко,И не утоляет жажды разлитое молоко.Затем ли, что ты прекрасна? Но повод чрезмерно мал,Ведь кто залучил чечетку, тот журавля не поймал.Быть может, затем я печален, что холоден этот светИ мне не найти парома в тот город, где меня нет.Затем ли, что ал твой ротик, а грудь, как айва в цвету?(Но сумрачен и бесцветен тот край, куда я иду.)Затем ли, что скоро увянут и губки твои, и грудь?Иду, куда ветер дует, и не печалюсь ничуть.Лионель Джонсон
1867–1902
Джонсон закончил университет в Оксфорде, где в 1891 году перешел в католичество. Он был, так сказать, «декадентом-классиком». «Я остаюсь верен тому, что полюбил не вчера, – писал он незадолго перед смертью. – Новые повести, новые рассказы и стихи не составят мне компанию на Рождество». Джонсон – один из первых крупных исследователей творчества Томаса Гарди («Искусство Томаса Гарди», 1894).
Заповедь молчания
Я знаю их – часы скорбей:Мученья, упованья, страх,Тиски обид, шипы страстей,Цветы, рассыпанные в прах;Бездонный ад над головой,Пучины стон, недуг зариИ ветра одичалый вой —Они со мной, они внутри.Иной бы это разбренчалНа целый мир, как скоморох;Но я о них всегда молчал:Их знаешь ты, их знает Бог.Сон о былых временах
О сколько ярких глаз и благородных лиц — Век, предстающий нам в виденьях и мечтах! Лучи на кудрях дев, на латах и клинках —Как свет, сияющий с Платоновых страниц.Усердие святых, в мольбе простертых ниц, Учтивость рыцарей, неистовых в боях. Увы, наследье их мы расточили в прахИ тщетно жаждем тех, исчезнувших, зарниц.Разбит златой алтарь, сожжен резной амвон, Не проплывет аккорд органа с высотыПо волнам ладана. Лишь похоронный звон Звучит среди руин. О сердце! знаешь ты,Чью горестную смерть оплакивает он? Смерть прелести земной и гибель красоты.Мудрый доктор