– У меня был однажды потрясающий разговор с моей мамой, когда она говорила о чувстве вины за то, что она и ее подруги произвели на свет детей. Это было в середине 2160-х годов в Колонии‑2. Трудно представить более спокойное время или место, но их беспокоили астероидные бури, возможная непригодность Луны для проживания, поддержание жизнеспособности Земли…
…я хочу сказать, не одно, так другое. Как биологический вид мы верим, что живем на пике, в кульминационный момент истории. Это есть в некотором роде самолюбование. Нам хочется верить в свою исключительность, что мы живем на излете истории, что сейчас, после тысячелетий ложных тревог, наконец-то случилось худшее, мы дожили до конца света.
– Но напрашивается любопытный вопрос, – сказала Оливия. – А что, если конец света происходит непрерывно?
Она выдержала эффектную паузу. В голографической аудитории воцарилась почти идеальная тишина.
– Ибо можно вполне обоснованно полагать, что конец света – это постоянный и нескончаемый процесс, – изрекла Оливия.
Спустя час Оливия сняла шлем и снова оказалась в одиночестве в своем кабинете. Когда еще она так уставала? Некоторое время она просидела неподвижно, впитывая атрибуты физического мира – книжные полки, рисунки Сильвии в рамках, садовый пейзаж на холсте, подаренный родителями на свадьбу, необычный обломок металла, подобранный ею на Земле и повешенный на стену из-за приглянувшейся формы. Она встала и подошла к окну, чтобы взглянуть на город. Белая улица, белые здания, зеленые деревья, огни «Скорых». Была полночь, и «Скорым» не нужно было включать сирены. Красно-синие сполохи озаряли улицу и потом затухали.
– Если отвечать на вопрос, почему именно
– Полагаю, я не первая, кто спрашивает вас, каково стать автором романа о пандемии во время пандемии, – сказала другая журналистка.
– Вы не самая первая.
Оливия стояла у окна, глядя в небо. Купол Колонии‑2 был настроен на то же разрешение изображения в пикселях – изменчивой картинкой голубого неба и облаков, что и в Колонии‑1, и в Колонии‑3. Но ей показалось, что на горизонте образовалась прогалина, едва мигающий дефектный участок, сквозь который проглядывал черный квадрат. Трудно сказать.
– Над чем вы работаете в эти дни? Вы сохранили работоспособность?
– Пишу безумную научную фантастику, – сказала Оливия.
– Любопытно. Можете рассказать?
– Я и сама не очень много знаю, откровенно говоря. Я даже не знаю, роман это или повесть. Все еще в беспорядочном состоянии.
– Думаю, все, написанное в этом году, беспорядочно, – сказала журналистка, и Оливия решила, что та ей симпатична.
– Что привело вас в научную фантастику?
Участок в небе отчетливо моргнул. Что будет, если освещение купола выйдет из строя? Странная мысль. Она всегда считала иллюзию атмосферы само собой разумеющейся.
– Я нахожусь в самоизоляции сто девять дней, – ответила Оливия. – Думаю, мне захотелось написать о чем-то, что происходит как можно дальше от моего жилища.
– И это все? – спросила журналистка. – Физическая дистанция как способ путешествовать во время самоизоляции?
– Нет, думаю, нет. – Приближался вой сирен «Скорой помощи», а потом «Скорая» остановилась перед зданием напротив. Оливия повернулась спиной к окну. – Просто… послушайте, – сказала Оливия, – я не хочу излишнего драматизма и знаю, что то же самое сейчас происходит во многих местах, но вокруг столько смерти. Я не хочу писать ни о чем реальном.
Журналистка молчала.