Читаем Моряки идут на лыжах полностью

Чтобы сразу рассеять сомнения, Армизонов пустил ракету. За выстрелом из ракетницы слева сквозь пелену метели вспыхнул матовый свет и слабо озарил небольшую группу движущихся на лыжах людей. Готовый ко всему, Армизонов приказал одному отделению на всякий случай окружить неизвестную группу. Но еще прежде, чем эта мера предосторожности была осуществлена, выяснилось, что идут свои. К Армизонову прибежал дозорный: 

— Наши, товарищ старшина, семь человек под командой Чегарева.

То было семь человек из жуковского отряда, из них двое раненых: краснофлотцы Макеев и Салей. Салея, раненного в ногу, везли на лыжах, а Макеева, с обеими простреленными руками товарищи бережно вели, поддерживая с двух сторон. 

Чегарев рассказал, что, выполняя задание, группа Жукова и Шевченко подтянулась почти вплотную к берегу, дразня врага сильным пулеметным и гранатометным огнем. Не выдержав, он открыл ответную бешеную. стрельбу. Группе пришлось расколоться. В пылу боя обе части вскоре потеряли друг друга. Однако Чегарев успел получить нужные сведения об огневых точках врага. Имея уже двух раненых, Чегарев правильно рассудил, что дальнейшее пребывание в виду неприятеля грозит гибелью остальным его людям. И начал отход. 

Встреча с Чегаревым принесла Армизонову немного радости, так как не освободила от тревоги за судьбу остальных восьми, тем более, что в группе Чегарева поговаривали о гибели самого Шевченко. Армизонов приказал поскорее уложить раненых в сани и итти дальше на короткий отдых в землянке. Оттуда, со свежими силами, надеялся Армизонов приступить к организованным и продуманным совместно с Лосяковым поискам товарищей. 

Конечно, можно было бы связаться с командиром и по радио. Но аккуратно свернутый, укутанный грубым брезентом аппарат покоился под толстым снежным покровом в санях. И установка его потребовала бы больше времени, чем оставшийся переход до командира. 

Побежали с такой стремительностью, что лошадь с трудом поспевала за лыжниками. Не прошли и километра, как справа снова послышалось лыжное шарканье. Снова Армизонов пустил ракету, и снова в отблеске ее выступило восемь человеческих силуэтов. Это была недостающая часть группы Шевченко. 

Они!! И Шевченко впереди! 

— Брехня… — возмутился Шевченко, узнав о своей мнимой смерти: — Кто меня может убить? Еще тот белофинн не родился, и я вас заверяю, товарищ старшина, что никогда и не родится. 

Командир отделения Фоменко, которого люди Шевченко несли на руках, был ранен осколком из белофинского гранатомета. К счастью, рана неглубокая, кость не задело. 

Уложив третьего раненого в те же сани, продолжали путь. 

Командир группы, младший лейтенант Жуков, шагал рядом с Армизоновым и на ходу рассказывал, как обнаружил на опушке леса полевую и зенитную батареи врага, как в завязавшемся бою исключительно храбро дрались краснофлотцы Фоменко, Буднов, Кафтанюк и другие, как группа бойцов, в том числе Посконкин и Подстольный, сразу же после боя заявили секретарю ВЛКСМ Шевченко: «хотим в партию подавать». 

— Теперь Лосяков уже наверно будет доволен, — усмехнулся Армизонов: — возвращаемся не с пустыми руками, сведений хватает…

* * *

В полночь вернулись на мерзлый берег Руонти. 

Встревоженный исчезновением группы в пятнадцать человек, Лосяков с облегчением выслушал подробнейший доклад Армизонова. На успокоенном лице командира, в улыбке его глаз прочел Армизонов полное удовлетворение. Лыжникам дали отдых и приказали ночью же сниматься для обратного марша на Бьеркэ. 

Часа через два Армизонов заметил, что бойцы его утомлены и замедляют шаг. Скомандовал:

— Стой! Короткий привал. У кого есть — покурите. 

Но никто не воспользовался разрешением. Предпочли повалиться прямо на снег. Через мгновение привал напоминал поле сражения, усеянное мертвыми телами. Но не прошло и пятнадцати минут, как все эти «мертвецы» по команде начальника ожили, воспряли и снова зашуршали лыжами по снегу. 

Метель, к счастью, улеглась. Видимость улучшилась. Впереди растянувшейся колонны на лошади ехал капитан Лосяков. Шествие замыкали другие сани с рацией, пулеметами и ранеными. Подле них шел на лыжах Армизонов с несколькими бойцами. 

Время шло и шло, а признаков наезженной близ жилья дороги все еще не было. Лошади начали уставать: глубокий снег от метели, тяжелая поклажа. К тому же их не поили давненько. Лосяков и Армизонов обсудили положение и порешили большинство лыжников направить вперед к базе, а остальным — следовать при раненых. 

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное