Небо опять засияло ослепительно цветистой короной северного сияния. Ухали орудия Шура-Буры на Тамико. Откликались — близкий берег яркими разрывами и пожаром деревни, а Бьеркэ — своей мощной «десяткой». И тогда метровая толща льда широко расступалась. Ширилась, чернела морская глубь в полынье, взметалась и тяжело обрушивалась обратно высокой волной. Далеко вокруг со стеклянным звоном разлетались тонны снега и ледяных осколков, обильно засыпая пространство и людей.
Но ничто не могло остановить отважных. Они шли вперед, теряли товарищей, стискивали в ненависти зубы и еще крепче сжимали винтовки в руках. То одна, то другая вражеские точки умолкали, выведенные из строя меткой стрельбой, точным накрытием всевидящего Шура-Буры.
Но враг еще сдерживал себя, таил свои силы. И только тогда, когда балтийцы подошли на угрожающую близость в каких-нибудь триста метров от берега, он взревел во всю свою ружейную, пулеметную, артиллерийскую и минометную глотку.
С короткой дистанции, из предательских «кукушечьих» гнезд, заговорили снайперы.
Упал ничком один моряк, свалился на бок другой, зашатался, роняя винтовку, третий. Бросив скорбный, прощальный взгляд на отставших, остальные продолжали движение вперед.
Перебегая от одного раненого к другому то вприпрыжку, то ползком, военфельдшер Федосов оказывал первую помощь раненым бойцам.
До проволоки — совсем недалеко. Тогда начальник штаба Чепрасов подал, по приказу Лосякова, сигнал ракетой: в атаку!
С удвоенной, утроенной силой, как выпрямившаяся пружина, рванулись цепи и змейки к берегу. Сам собою вырвался из груди единый призывный клик: «За родину! За Сталина!»
В сумраке черной тенью высоко пронесся самолет. Он не стрелял. Только позади оставил след больших снежных хлопьев. Они долго кружили в воздухе и медленно оседали на поле залива. Несколько белыми листовками упали среди бойцов. Младший командир Макаров поднял одну и передал Лосякову. На листовке был изображен красноармеец: штык в землю, руки вверх и зазывающее приглашение:
— Переходите к нам!
Даже в эту грозную минуту командир отделения Переверзев не мог удержаться от привычной шутки:
— Вот и хорошо! Пошли, значит, ребята в Муурилу, раз приглашают. — Переверзев сделал широкий приглашающий жест в сторону Муурилы.
СЛАВА ПОГИБШИМ ЗА ДЕЛО НАРОДА
Взвились три ракеты. Низко пригнувшись, побежали лыжники через бывшее минное поле. Переверзев сразу же взял влево, прямо на проволоку. Густым частоколом темнела она над головой по крутому склону берега. Позади нее из снарядных воронок выползали на поверхность неуклюжие белые фигуры, размахивая винтовками. Раздирающе выкликали неизменное, тупо заученное заклинание: «Русс, сдавайса!».
— Гранаты! — ответил на вражеское предложение Переверзев. И посыпались через снежные сугробы гранаты. Вражеские крики в воронках смолкли. Но и с берега полетели ответные гранаты.
Лыжники уже проскочили под самую проволоку и методически забрасывали гранатами ее и воронкообразные убежища за нею. Переверзев, вырвавшись немного вперед, бросил одну гранату, другую. Он занес уже руку, чтобы швырнуть третью, как вражеский «Суоми» подрезал ему обе ноги. Взмахнув руками и обронив ушанку, Переверзев прыгнул в последнем отчаянном усилии достигнуть проволоки и упал на нее всем своим телом. Только тогда заметили, что висит Переверзев на необыкновенной странной проволоке-спирали, подвешенной на колышках над поверхностью земли. По этой спирали и проходил электрический ток. Чепрасов поспешил оттянуть от нее других смельчаков. Скомандовал:
— Бить по спирали гранатами! До полного разрыва.
И снова полетели гранаты, разрываясь в гуще металлических проводов, отрывая их от земли вместе с кольями креплений.
Образовались узкие проходы в проволочном лабиринте. Кое-кто из лыжников уже полз в эти проходы.
Моряки вступили на заветный каменистый неприятельский берег.
Белофинские укрепления. Спираль Бруно.
За ними к проволоке и берегу подтянулась небольшая группа особого батальона с командирами Далматовым и Грибовским. Несмотря на большие потери, морская пехота отчаянно дралась, продвигаясь и не отставая от своих балтийских соратников. В эту решительную и тревожную для него минуту противник ввел в бой все свои наличные живые и огневые силы. Неистовый монотонный грохот стоял в воздухе, не прерываясь ни на минуту. По выходящей к берегу горсти героев били с короткой дистанции станковые пулеметы, автоматы «Суоми», минометы, гранатометы и снайперы. Слева продолжал неистовствовать Бьеркэ. С точностью часового механизма работали батареи Савина и Шура-Буры по оборонительным позициям на берегу и по нагорной деревне Муурила.
После трагической и геройской гибели Переверзева командование взводом принял командир гранатометного отделения Пушкарев. Вражеский пулемет безумолку строчил по проволоке, по крутым выходам на берег. Гулко щелкали пули, певуче разлетаясь в стороны. Проклятый пулемет сковывал действия взвода.
— Мамонов! — обратился Пушкарев к своему гранатометчику, — достанете? Так заткните ему глотку…