Читаем Моряки идут на лыжах полностью

Небо опять засияло ослепительно цветистой короной северного сияния. Ухали орудия Шура-Буры на Тамико. Откликались — близкий берег яркими разрывами и пожаром деревни, а Бьеркэ — своей мощной «десяткой». И тогда метровая толща льда широко расступалась. Ширилась, чернела морская глубь в полынье, взметалась и тяжело обрушивалась обратно высокой волной. Далеко вокруг со стеклянным звоном разлетались тонны снега и ледяных осколков, обильно засыпая пространство и людей. 

Но ничто не могло остановить отважных. Они шли вперед, теряли товарищей, стискивали в ненависти зубы и еще крепче сжимали винтовки в руках. То одна, то другая вражеские точки умолкали, выведенные из строя меткой стрельбой, точным накрытием всевидящего Шура-Буры. 

Но враг еще сдерживал себя, таил свои силы. И только тогда, когда балтийцы подошли на угрожающую близость в каких-нибудь триста метров от берега, он взревел во всю свою ружейную, пулеметную, артиллерийскую и минометную глотку. 

С короткой дистанции, из предательских «кукушечьих» гнезд, заговорили снайперы. 

Упал ничком один моряк, свалился на бок другой, зашатался, роняя винтовку, третий. Бросив скорбный, прощальный взгляд на отставших, остальные продолжали движение вперед. 

Перебегая от одного раненого к другому то вприпрыжку, то ползком, военфельдшер Федосов оказывал первую помощь раненым бойцам. 

До проволоки — совсем недалеко. Тогда начальник штаба Чепрасов подал, по приказу Лосякова, сигнал ракетой: в атаку! 

С удвоенной, утроенной силой, как выпрямившаяся пружина, рванулись цепи и змейки к берегу. Сам собою вырвался из груди единый призывный клик: «За родину! За Сталина!» 

В сумраке черной тенью высоко пронесся самолет. Он не стрелял. Только позади оставил след больших снежных хлопьев. Они долго кружили в воздухе и медленно оседали на поле залива. Несколько белыми листовками упали среди бойцов. Младший командир Макаров поднял одну и передал Лосякову. На листовке был изображен красноармеец: штык в землю, руки вверх и зазывающее приглашение: 

— Переходите к нам! 

Даже в эту грозную минуту командир отделения Переверзев не мог удержаться от привычной шутки: 

— Вот и хорошо! Пошли, значит, ребята в Муурилу, раз приглашают. — Переверзев сделал широкий приглашающий жест в сторону Муурилы.

СЛАВА ПОГИБШИМ ЗА ДЕЛО НАРОДА

Взвились три ракеты. Низко пригнувшись, побежали лыжники через бывшее минное поле. Переверзев сразу же взял влево, прямо на проволоку. Густым частоколом темнела она над головой по крутому склону берега. Позади нее из снарядных воронок выползали на поверхность неуклюжие белые фигуры, размахивая винтовками. Раздирающе выкликали неизменное, тупо заученное заклинание: «Русс, сдавайса!». 

— Гранаты! — ответил на вражеское предложение Переверзев. И посыпались через снежные сугробы гранаты. Вражеские крики в воронках смолкли. Но и с берега полетели ответные гранаты. 

Лыжники уже проскочили под самую проволоку и методически забрасывали гранатами ее и воронкообразные убежища за нею. Переверзев, вырвавшись немного вперед, бросил одну гранату, другую. Он занес уже руку, чтобы швырнуть третью, как вражеский «Суоми» подрезал ему обе ноги. Взмахнув руками и обронив ушанку, Переверзев прыгнул в последнем отчаянном усилии достигнуть проволоки и упал на нее всем своим телом. Только тогда заметили, что висит Переверзев на необыкновенной странной проволоке-спирали, подвешенной на колышках над поверхностью земли. По этой спирали и проходил электрический ток. Чепрасов поспешил оттянуть от нее других смельчаков. Скомандовал: 

— Бить по спирали гранатами! До полного разрыва. 

И снова полетели гранаты, разрываясь в гуще металлических проводов, отрывая их от земли вместе с кольями креплений. 

Образовались узкие проходы в проволочном лабиринте. Кое-кто из лыжников уже полз в эти проходы. 

Моряки вступили на заветный каменистый неприятельский берег.


Белофинские укрепления. Спираль Бруно.


За ними к проволоке и берегу подтянулась небольшая группа особого батальона с командирами Далматовым и Грибовским. Несмотря на большие потери, морская пехота отчаянно дралась, продвигаясь и не отставая от своих балтийских соратников. В эту решительную и тревожную для него минуту противник ввел в бой все свои наличные живые и огневые силы. Неистовый монотонный грохот стоял в воздухе, не прерываясь ни на минуту. По выходящей к берегу горсти героев били с короткой дистанции станковые пулеметы, автоматы «Суоми», минометы, гранатометы и снайперы. Слева продолжал неистовствовать Бьеркэ. С точностью часового механизма работали батареи Савина и Шура-Буры по оборонительным позициям на берегу и по нагорной деревне Муурила. 

После трагической и геройской гибели Переверзева командование взводом принял командир гранатометного отделения Пушкарев. Вражеский пулемет безумолку строчил по проволоке, по крутым выходам на берег. Гулко щелкали пули, певуче разлетаясь в стороны. Проклятый пулемет сковывал действия взвода. 

— Мамонов! — обратился Пушкарев к своему гранатометчику, — достанете? Так заткните ему глотку… 

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное