Читаем Моряки идут на лыжах полностью

Сквозь шерстяную перчатку правой руки на снег падали темные капли крови. Боец Воробьихин наскоро забинтовал раненую руку командира. От потери крови Лосякова лихорадило. Заметив это, Чепрасов снял с шеи свой теплый шарф и, связав концы, сделал командиру удобную повязку. 

— Товарищ Лосяков, эвакуируйтесь в тыл, — предложил комиссар Богданов. 

— С такой ерундой в тыл не идут. 

Комиссар настаивал. 

— Что ж, я людей своих брошу в бою? 

И капитан остался. Только командование передал начальнику штаба Чепрасову. 

Справа, рядом с балтийцами, вместе со своим командиром Добычиным мужественно дрались красноармейцы. Подошли к лыжникам саперы Панфилова, выделенные специально для резки проволоки и разминирования поля. Вместе с ними поползли балтийцы. Пополз впереди и командир взвода Переверзев. Стали попадаться брошенные врагом вырубленные во льдах пулеметные точки. По плотно умятому внутри снегу можно было заключить, что враг не раз побывал в этих норках, поджидая лыжников. Ползая по глубокому снегу, на виду противника, бойцы буравили собственными головами в касках глубокую борозду, в которую уходил весь корпус. 

— Ну и касочки! — восторгались краснофлотцы: 

— Как в броневой башне. 

Подтянулись к самому валу. Десятидюймовая «Сааренпейя», видимо, решила не щадить свои боезапасы и засыпала наступающих снарядами. Над прибрежной частью залива в наступившей мгле десятками взлетали осветительные ракеты. Шквал огня несся навстречу героям. 

При ярком свете ракет белофинские «охотники за черепами» преследовали мушкой лыжных командиров. Но так как внешне их нельзя было отличить, то били всех, кто управлял огнем, распоряжался и чем-либо выделялся из массы. 

Жмакин!.. Кто не знал в отряде этого отличного, выдержанного, всегда подтянутого, требовательного, но справедливого старшину? Кто из балтийцев не любил этого честного, прямого коммуниста? 

Бойцы залегли, пережидая огневой ливень. Головы не поднять. С командного пункта опять взметнулась сигнальная ракета. 

— В атаку! 

Кто-то должен был, пренебрегая опасностью, увлекая других, вскочить и броситься первым вперед. 

— За родину!.. За Сталина!.. — крикнул командир взвода Жмакин и ринулся первым. 

Он был уже близко от проволоки, и голос его звал за собой… Но на голос командира откликнулся белофинский снайпер, пробив ему правое плечо. Жмакин упал, но бойцы, уже поднятые и увлеченные им, бежали дальше. Лежавшего старшину приподняли, чтобы оттащить в тыл, но невидимый снайпер, не прерывая охоты на командира, поразил его вторично в голову. Кипя гневом, бойцы неслись вперед, продолжать его дело. 

Вскоре погиб и другой, прекрасный, скромный коммунист, командир взвода Тихонов. Тяжело раненный в грудь и умирая, как герой, он ободрял товарищей, призывал отомстить врагу. Слабеющим голосом остановил он военкома Богданова: 

— Я умираю, товарищ комиссар. Прощайте! Не щади… — он не кончил фразы и закрыл глаза.

Но военком знал, кого имел в виду Тихонов и кого преступно было щадить. 

Комиссар наклонился к Тихонову, пожал его остывающую руку и, смахнув украдкой слезу, пошел догонять своих. 

Он тщательно следил за перебежкой бойцов, не давая им мешкать или залеживаться, так как успел заметить, что снайперы особенно сильно поражают лыжников в те именно минуты, когда они, при перебежках, слишком задерживаются на месте.

ВОЛШЕБНЫЕ КАСКИ

К ночи усилился мороз. Эвакуация раненых в тыл выросла в сложную и важнейшую задачу. Даже легко раненых нельзя было оставлять на льду в такую стужу. И потянулись бойцы в глубь залива, унося на себе тяжело раненых товарищей. Легко раненые шли сами, не расставаясь с винтовками, и даже поддерживали более пострадавших. 

На севере, за невидимой Муурилой, дальнее небо осветилось вдруг, зажглось дрожащими лучами. Лучи погасли и снова вспыхнули, запламенели с еще большей силой, рассыпаясь широким веером по всему горизонту. Белесоватый свет переходил в зеленый, потом в багряный, радужный. Порывисто дышат световые столбы, захватывая постепенно своим многоцветным сиянием все большее пространство и образуя на крайнем севере сверкающий золотом венец короны. Нежной синевой озарился снег, и фантастические, причудливые тени протянулись от ледяных громадин. 

Забыв на минуту о тяжелой обстановке, о близости врага, зачарованные любуются лыжники непередаваемой, невиданной красотой северного сияния. 

— Да, — вздохнул романтически настроенный политрук Бывалов: — отродясь такого не видывал.

— А ты белофиннов поблагодари. Если бы не война, так бы и не увидел, — посоветовал старшина Армизонов.  

Пронзительный свист пролетающих снарядов и новая огневая волна с берега вернули бойцов к действительности. 

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное