Морская дорога (ЛП)

— Разве может мужчина мечтать о большей славе, чем открыть новую страну, изобилующую вином и мёдом? Разве могила Торвальда не является более грандиозным памятником его деяниям, чем самый большой когда-либо насыпанный курган? Зачем зарывать какие-то сокровища в могилу человека, который лежит в собственной стране, и вокруг него столько богатств, что стоит лишь протянуть руку и взять их?

— Я не имею в виду мирские богатства, — сказала Тьёдхильд. — Он — мой сын и я хочу знать, что его душа будет спасена.

— Ты ничем не поможешь ему, потревожив тело. Скажи спасибо, что у Торвальда нет причин покинуть могилу, и лежать спокойно там, где он покоится. Тебе мало беспокойных призраков, блуждающих по миру, и ты хочешь поднять из могилы ещё одного?

— Это призраки безбожной земли. Если бы ты послушал меня, в Гренландии их бы не прибавилось.

Она настойчиво пыталась поговорить с ним о новой вере, но всё как обычно заканчивалось богохульством со стороны Эрика. Он частенько поминал Христа в клятвах, как в старые времена клялся именами старых богов. Теперь мужчины клянутся Христом всё время, и трудно вспомнить, какое впечатление он произвёл на меня, когда впервые помянул Христа, чтобы заставить замолчать свою жену. Ему удалась эта уловка, и Тьёдхильд испугалась, что он навлечёт на себя проклятие, если продолжит в том же духе. В итоге, она почти ничего не предпринимала, но, тем не менее, у неё была своя церковь. Более того, она отказалась делить с Эриком ложе, потому что он язычник. Не знаю, что разозлило его больше, её отказ, или то, что она огласила своё решение вслух, так что даже рабы знали, что он больше не может заниматься любовью с собственной женой. Он отвечал ей тем же, изменяя при каждом удобном случае, что было довольно легко, потому что ни одна из рабынь не могла ему отказать.

Полагаю, они оба скорбели о Торвальде по-своему. Все семьи похожи. Ты думаешь, люди будут вести себя примерно одинаково, совершать поступки, которые можно ожидать от них в обычных ситуациях. Но я не встречала ни одной усадьбы, где всё было бы как у других. Все жили по-своему, и, в конце концов, я пришла к выводу, что какого-то единого уклада жизни не существует. Никогда не встречала семью, где всё было нормально. А ты?

Да, должно быть, ты долго ждал чего-то, чего никогда не испытывал. Теперь мои сыновья — могучие мужи, они сильнее, чем может представить себе такой церковник, как ты. Мы не отдавали их на воспитание в другую семью, они росли дома вместе с нами. Как ты уже знаешь, я была счастлива в семье приёмных родителей, но жизнь в монастыре, должно быть, совсем другая. Конечно, до десяти лет ты жил в обычном доме, вместе с женщинами. Вообще-то, мне трудно представить каково это. А когда ты был подростком, ты интересовался женщинами?

Всё верно. С девочками сложнее, но насколько я могу судить о мальчиках, в этом возрасте они не могут думать ни о чём, кроме женского тела.

Ладно, ну или почти ни о чём другом.

Нет, я полагаю, это обязательно произойдёт. Это неестественно. Будь я на твоём месте, Агнар, я вернулась бы в Исландию, там есть души, которые нуждаются в тебе, завела бы ферму и женилась. Не думаю, что ты нуждаешься в советах, обычно никто им не следует. Но, возможно, однажды ты вспомнишь мои слова. Так, на чём мы остановились?

Ах да, на том злополучном плавании. Мы с Торстейном сначала рассчитывали посетить Западное поселение, до которого несколько дней пути. Маршрут туда он знал отлично, потому что каждый год ходил этим путём на север. Кроме того, в Западном поселении он владел землёй — фермой Санднес, которую сдавал арендаторам.

Выйдя из Эриксфьорда, мы зашли в Дюрнес. Снорри Торбрандсон до сих пор живёт там, напротив острова, где впервые перезимовал Эрик. В первый же вечер в Дюрнесе устроили пир. Я проснулась рано утром и отправилась по тропинке, протоптанной вдоль берега рыбаками. Я шла по сочной молодой траве, а надо мной нависали чёрные скалы. Я остановилась у ручья, полюбоваться его красотой и растущим по берегу чистотелом, и опустила взгляд в прозрачную, словно воздух, воду. Затем я посмотрела под ноги на тропинку и подумала: "Этой тропе двенадцать лет. Столько же мы живём в этой стране. И это место, каким бы красивым оно мне не казалось, существовало здесь с тех пор, как появились девять миров. С самого начала времён оно было создано лишь во славу Божью". Наш мир создан из пустынных мест, Агнар, и мы всегда будем прикасаться к границам неизвестного. Мне кажется, это доказательство того, что наш мир создан не для нас.

То, что ты говоришь — верно, но Эдем был садом, окружённый стенами. Адам не видел, насколько обширен мир. И никогда не давал имена тем вещам, которые не видел или тем, о которых не знал. Совсем как твои богословы в Риме. Они не видят отсюда всю широту мира, и не понимают, насколько мы ничтожны в нём.