Морская дорога (ЛП)

Той зимой он очень хорошо справился со всеми делами. Теперь, когда мы изгнали призрак голода, люди расслабились, и когда море замёрзло, мы стали обустраивать нашу домашнюю жизнь. Зима оказалась более суровой, чем предсказывал нам Лейф, — нам выпало всего лишь несколько ясных дней, а в остальное время метель шла за метелью. Но даже в Йоль нам вполне хватало дневного света, и мы разводили в очагах настоящий огонь. Запах дыма от горящих дров всегда возвращает меня мыслями в Винланд. Первым делом мы смастерили в наших новых мастерских несколько саней, на которых мы в погожие дни ездили в лес. В Винланде нам не приходилось топить очаги навозом или сушёными морскими водорослями, мы жгли дрова, сколько хотели. Мой сын Снорри родился в последнюю ночь Йоля, открыв глаза, он первым делом увидел пламя, и в последующие несколько дней, когда его душа ещё гостила в его крохотном тельце, он часто поворачивал головку и рассеяно смотрел на огонь голубыми, как у всех новорожденных, глазами. Даже теперь, он иногда так делает. Теперь он стал хёвдингом в Глауме вместо своего отца, а его сыновья выросли такими же высокими, как и он сам. Кажется, в нём уже не осталось ничего от младенца, он так ясно смотрит на вещи, но иногда я бросаю на него взгляд через очаг, и вижу, как он, уставившись в пламя, блуждает где-то далеко, будто окружающий его мир всего лишь тень, мимолётное видение. И тогда я размышляю о том, где он родился, о том странном месте, что было нам домом, и задаюсь вопросом, а помнит ли он что-нибудь.

У нас не было священника, поэтому мы окрестили его сами, а Снорри Торбрандсон стал его крёстным отцом. Я была рада, когда мы это сделали. Безымянной душе невыносимо скитаться в этих пустынных землях, а путешествие в мир людей — самое опасное из всех. Равнодушие Господа — ужасная несправедливость, он предложил свою защиту лишь тогда, когда самое худшее уже закончилось.

И даже когда мы благополучно крестили Снорри, я ненавидела Торхеля, который крутился возле нас. Он знал это, но всё равно старался держаться поблизости. Хотя он и жил в северном, самом дальнем от нас доме, у него всегда находились причины прийти и усесться возле нашего очага. Люди всегда радовались ему, потому что он был скальдом, и вечерами веселил нас остроумными изречениями на всевозможные события, что случались в нашем новом поселении. Но, кроме этого, он был довольно злопамятным человеком и никогда не упускал возможности напомнить о том ките. Он любил слагать стихи, в которых высмеивал христиан, отпуская колкости о тех, кто повернулся спиной к Тору. На Сретение нас поразила болезнь, все мучилась животами. Слава Богу, болезнь не попала в молоко для ребёнка, и всё обошлось, хотя заболели более половины людей, и тогда Торхель воспользовался случаем открыто озвучить подозрения насчёт китового мяса, полагаю, он сделал это шутки ради, ведь он первым обнаружил кита. После этого многие отказались есть китовое мясо. Возможно, то было не просто суеверие, рано или поздно всё равно откажешься от пищи, которая вызывает рвоту. Всё закончилось тем, что несколько людей Снорри однажды ночью проникли на склад, вынесли остатки мяса и выбросили его в море.

Вот тогда я увидела, каков Карлсефни в гневе. Он заставил людей Снорри признаться, кто именно сделал это, и когда тех людей вытащили из дома, чтобы предстать перед ним, думаю, те всерьёз опасались, что их прикончат на месте. Лишь один из них осмелился говорить вызывающе, он утверждал, что они ради общего блага выбросили дьявольское мясо. Он продолжал говорить, когда Карлсефни подошёл и ударил его кулаком по лицо. Тот рухнул, словно оглушённый бык, корчась на снегу и ловя ртом воздух. Из сломанного носа лилась кровь, но никто не сдвинулся с места. Карлсефни пнул его ногой, и ударил бы снова, но Снорри встал между ними, схватив моего мужа за руку и закричал:

— Это мой человек! Не тронь его!

Я думала, драка неизбежна, но Карлсефни опустил руку, они со Снорри стояли вплотную, почти грудь к груди, уставившись друг другу в глаза. Затем, Карлсефни, переведя дух, сказал спокойным голосом.

— Твой человек. И что ты будешь делать, если он своим поступком убил нас всех?

— Он испугался.

— Вполне может быть.

— Говорили, что то мясо — бесовский промысел.

Человек, лежащий на земле, перекатился и неуверенно встал на четвереньки. Снег вокруг него порозовел от крови.

— Итак, ты изгнал бесов, — тихо сказал ему Карлсефни. — Ты дал нам возможность провести Великий пост вдвое строже. А как насчёт Пасхи? Есть ли какие-нибудь мысли о нашем воскрешении?

Стоящие вокруг люди выглядели крайне озадаченно.

— Думаешь, я сам не понимаю? — продолжал Карлсефни. — Очень хорошо, а ты понимаешь? Сейчас февраль. Мы не знаем, когда придёт весна. В мае, а может быть в июне. А теперь, когда ты выбросил большую часть пищи, припасов хватит едва ли на месяц. Так что ты собираешься предпринять?

— Бесполезно обвинять кого-то, когда дело уже сделано. Нам придётся охотиться за любым зверем, какого отыщем, — сказал Снорри.

— Вон там?